Книга Страшно жить, мама - Анна Златковская

Мама расстроилась из-за прихода отца, поэтому поехала к Владу, оставив меня дома впервые одну. Как только приехала к нему, тут же позвонила. Я прослушала лекцию об электроприборах, маньяках, непогашенном газе, опасности крыши и бытовой химии. Уверила маму, что буду все время дома и стиральный порошок с сахаром могут перепутать только глупцы. Она проворчала, что будет звонить каждый час, проверять, так ли это. Я побежала к Левке.

– Поехали кататься на велике, – с горящими глазами Левка вытаскивал из прихожей велосипед.

– Мама через час позвонит, если меня дома не будет – убьет.

– Ой, ладно тебе. Придумаешь что-нибудь, – Левка не понимал моих проблем и относился к ним с пренебрежением.

– Поехали!

Мы катались на велосипеде. Левка любил скорость. Мы носились по двору, а я каждые пятнадцать минут смотрела на часы. Мне нужно было вернуться домой. Если мама позвонит и я не сниму трубку, ей опять будет плохо, снова схватится за сердце и станет обвинять меня в черствости. С Левкой было весело, беззаботный и в то же время довольно замкнутый человек, он открывал мне мир с другой стороны. И не пытался меня переделать. У меня впервые за долгие годы появился друг, и мамин контроль мог его забрать. Я невероятно страдала.

– Давай на кладбище? – Левка интригующе подмигнул.

Кладбище было прямо за нашим домом, через дорогу, и нисколько меня не пугало. Мы каждый день проходили мимо выпирающих вдалеке крестов и гранитных черных памятников, не видя в этом никакой зловещей тайны. Пару раз я бродила по кладбищу. Днем, конечно. Там было тихо и невероятно спокойно. Старые кресты с черно-белыми фотографиями были словно мои спутники в прогулке.

Я замялась. Мама должна была позвонить через десять минут.

– Поехали! – мне стало обидно. Ведь я не делаю ничего плохого. И мне не пять лет.

Мы неслись по кладбищу, огибая старые ограды, радуясь, что никого нет на пути, можно разгоняться еще быстрее. Лишь одна пожилая дама убирала у могилы цветы и возмущенно качала головой. А мне казалось, что лица покойных нам улыбаются, они одобрительно провожают нас глазами. Шелест велосипедных шин по неровной дороге разрывал плотную тишину, разбивал застывшее пространство движением легкого ветра, что шлейфом тянулся за нами. Мы дарили мертвым жизнь, они нам – безмолвную радость и ласковые взгляды.

Но через двадцать минут я ужасно испугалась. Вдруг мама мне постоянно звонит, думая, что со мной случилась беда?

Я спрыгнула с велосипеда и помчалась домой. Сердце колотилось, я, словно бешеный пес, бежала, бежала, чтобы поскорее ухватиться за телефонную трубку.

Пальцы дрожали, когда я набирала номер Влада.

– Да? – услышала я звонкий смех.

– Мама? – я пыталась говорить спокойно, но голос срывался.

– А, доча, мы тут пироги готовим, приезжай.

– Ты не звонила разве? – осторожно спросила я.

– Нет, зачем, ты же дома, умница моя.

13

В дверь настойчиво звонили. Я лежала на диване, читала Маркеса, за окном летний ливень, август, в душе – промозгло и неуютно.

Игорь стоял на пороге с букетом взъерошенных ромашек и бутылкой вина. Ручка зонтика была вставлена в майку сзади на спине, а полотно шапкой плюхнулось на голову. Смешной, мокрый, Игорь смотрел на меня пронзительно, улыбался.

Хорошо-то как. Впервые за долгие месяцы улыбнулась.

– В нашем возрасте девушки должны постоянно смеяться, знаешь? – мы пили вино, лежа на диване, я захмелела и осмелела, стала болтать. Блоха валялась у него на коленях. – Я часто слышу, как смеются девушки, и все хочу спросить у них, в чем их сила. Отчего они настолько легки? Я тоже так хочу.

– Ты нравишься мне своей меланхолией. Ты – красивая.

– Да?

Красивая… Это слово, понятие наполнило меня колокольным звоном, вибрируя эхом в каждой части тела. Когда смотришь на пальцы, на острые коленки, на пухлый кончик носа и думаешь: я красивая? Игорь мне не нравился. С ним было слишком просто, слишком скучно. Но благодаря ему я впервые ощутила легкость. Да и цветы мне никто не дарил. Разве что Левка давным-давно на Восьмое марта. Но в четырнадцать лет от друга – это не считается.

Игорь старался. Вел себя так, словно знаком со мной много лет.

Приготовил чай. Достал из пакета неожиданно мягкие пышки с сахарной пудрой. Конечно, я переспала с ним. Нужно пытаться начать новую жизнь, решила я. Пашка не вернется. Никто не возвращается из Америки – страны больших возможностей. А тоска меня заела. Мне нужно было выдавить из себя грустного человека, который прозябает в квартире с кошкой и призраком и лишь слышит звонкий смех прохожих тремя этажами ниже. И мне никто не говорил, что я красивая. Даже мама. А Игорь сказал. И пышки были вкусные.

На следующий день Игорь потащил меня в ночной клуб. Я напилась текилы и полезла танцевать на барную стойку, где уже отплясывали две пьяные девицы на огромных каблуках. Я танцевала, забыв обо всем, а Игорь стоял внизу и посылал мне воздушные поцелуи. Музыка была очень громкая, она ударяла в голову пушечным выстрелом, выбивая мозги, оставляя внутри лишь шум и ритм. В этом ритме я растворилась, стала легким перышком, которое парит в воздухе и заметно лишь на свету, поднимается к пыльному потолку, замирая там на доли секунды, и опускается вниз. Волны музыки уносили меня в космические дыры, где, наконец, не нужно было ни о чем думать.

Игорь ночевал у меня часто, мы смотрели триллеры, ели сладости. Иногда он вытаскивал меня на вечеринки к его друзьям, где всегда было неспокойно и пьяно. После таких ночей я возвращалась домой с ощущением грязи на теле. В душных квартирах всегда кого-то тошнило в туалете, сигаретный дым проедал вещи, кожу и плоть до самых атомов, отчего мне казалось, что я сама стала синим пеплом. Студенты орали песни, целовались, разбивали бутылки, и я отчаянно веселилась, хотя меня уже через час тянуло домой, под старый абажур и плед. Но Игорь крепко держал за руку, чтобы я не сбежала, приобщая меня к всеобщей радости и угару. И не знаю даже, терпела я или пыталась научиться этому праздному образу жизни, но с каждым днем мне становилось очевиднее, что я чувствую себя чужой. От этой мысли подташнивало. Лишь тепло руки Игоря вселяло надежду, что, возможно, наступит то время, когда без внутреннего диалога и припрятанных в потайной карман мыслей я растворюсь в толпе танцующих и пьющих и мне будет действительно легко.

А потом он исчез. Через две недели молчания, первого сентября, я позвонила сама. Но он не ответил.

14

Учительница математики поставила мне двойку за невыполненное домашнее задание. Я сидела на кухне, перед дневником, глядя на алую цифру, раздумывая, как все это исправить. Мама пришла чуть раньше.

– Что случилось? Грустная?

– Двойку получила.

– О, а я тебе кофточку принесла! – мама развернула пакет и достала белоснежный свитер.