Книга Люськин ломаный английский - Ди Би Си Пьер

Зайка замер, поморщившись.

— Ты собираешься окучить нашу Николь?

— Не твое дело.

— Ты что, сдурел? Ты не можешь сделать эту телку.

— Ну, вообще-то могу. И не смей называть ее так.

— Нет, ты послушай, Блэр. Да она ж этим только из вежливости занимается, возможно, даже на деньги попечителя.

— Ну, если ты сдохнешь, тебе будет насрать, так?

— Но она, блядь, наш попечитель, поимей ты совесть.

— Уже нет. И вообще, я хочу сказать, что дело в следующем: лед сломан, мы понимаем и уважаем друг друга. Я знаю, это может немного превосходить твои мыслительные способности.

— Она знает, что у тебя нет пупка, а? Кажется, это стоит объяснить до того, как решишься с ней покувыркаться. Маленькая такая загвоздка, а, солнышко? Как думаешь, ее это не удивит?

— Ты не отвлекайся от своего приступа. — Блэр стянул новое кожаное пальто с кухонной табуретки, звякнул ключами, положив их в карман джинсов, и рванул вверх по лестнице. — Если будут звонить, я ушел проводить исследования.

— Исследователь хуев!

— Ну я, блядь, и правда считаю это исследованием.

Входная дверь за ним с шумом захлопнулась.

Зайка закатил глаза. Вид своего тела в ванне — дрожащая белая мышь на потемневшей эмали — не придавал ему бодрости. Более того, шелкопряд поднимался от его таза, изо всех сил стараясь не утонуть.

Он откинул пряди волос с лица и уставился на дверной проем. Наступала ночь. Хотя крошечное окно подвала, стоящее на земле, было закрыто, тюлевая занавеска развевалась, пропуская воздух с улицы, раскинувшейся словно бутерброд с приправой из дизельной копоти и голубиного дерьма. Зайка пытался не обращать внимания на шум сигналов и сирен, который начал подниматься по окраинам, как вопль банши. Это его раздражало, заставляло думать об ужасном клубке преступлений, притаившихся рядом, о городе мертвенно-бледных отражений на зловонном бетоне, где все кружится, словно белка в колесе, и никогда не затихает. Из того, что он там видел, по перекрестному огню воздушных поцелуев, которые этим управляли, он легко мог представить себе дур, что сидят и сигналят — нажимают себе на клаксоны, стараясь перещеголять друг друга, просто так, ради прикола. Ради Блэра.

Зайка вздохнул.

Он свернулся в ванне, как червь, в подвале города, чьи огромные внутренности смогли бы не только содержать уличных музыкантов Эквадора, но и вскормить всех и вся, даже тех, кто ради желания выпендриться расхаживал по улицам в костюмах индейцев. Мир детей, играющих во взрослых, и взрослых, играющих в детей, место слишком суматошное, чтобы смотреть на себя в зеркало и беспокоиться о том, как ты выглядишь.

Каждая отдельная мысль вызывала волну плазмы, и каждая очередная волна гнала слова в голову Зайки. Слоги нанизывались, словно насмешливые жемчужины на нитку: «инфаркт миокарда», «остановка сердца». И сливались в вонючие блядские конструкции типа «полая верхняя вена», они скакали и лопались, как лепестки из слоеного теста, перед его мысленным взором.

— Нужно остаться по эту сторону ворот, — прошептал он.

Ворота были концепцией Зайки, оружием ума, которое он выдумал, чтобы бороться с окружающим его миром. Они открывались в воображаемое пространство, где можно было получить инструкции для новой жизни. Например: человек с хорошим зрением может с философской точки зрения быть благодарен за свое зрение. Мысль о слепоте может пугать его, он просто ненавидит такую мысль, потому что не знает ничего об особенностях слепоты. Он понятия не имеет, что бывают сотни видов слепоты. Он считает, что можно вдруг просто ослепнуть, но, когда зрение покинет его, он пройдет сквозь ворота и увидит много новых возможных странностей, новые вещи, которые можно желать и о которых можно беспокоиться. Существует вид слепоты, когда глаза остаются яркими и кажутся окружающим совершенно нормальными. Как только человек поймет, что он именно такой слепой, он оценит, насколько это хорошая слепота. Но бывает такая слепота, при которой глаза становятся мутными или зрачки болезненно вращаются все время. Это плохая слепота. Здоровому человеку ни к чему представлять эти разновидности ужаса, равно как и облегчение, что у тебя хорошая, а не плохая слепота. Пока он не пройдет через ворота, где молодые светлые специалисты занимаются новыми реальностями и заставляют тебя чувствовать причастность к высшему порядку бесконечной игры и понимать, что люди находятся далеко внизу, а перед тобой открыты новые горизонты.

Когда правда будет простой: ты ослеп.

Как бы Зайке хотелось, чтобы они остались на севере! О, что за прекрасным аквариумом был «Альбион», с его тихими коридорами, величественными землями, которые взрыв лета превращал в своего рода Борнео, но без обезьян. Как чудесен был спокойный распорядок с непременно грустной песней птицы, что доносится как вздох после тишины, вздох, который живет, только чтобы оплакать звон столового серебра или фарфора.

Для некоторых «Альбион» был просто вместилищем неудачников, зловещим учреждением за древними деревьями. Но он был единственным домом для ребят, которых Зайка когда-либо знал. Они непонятно зачем выпорхнули оттуда. Бабочек отпустили на волю, словно летучих мышей. Никто на самом деле не знал, что будет дальше.

Оптимисты предполагали, что это будет великое наслаждение жизнью.

Зайка снова вздохнул и тяжело провел рукой по лицу. Помимо здоровья и страхов о своем здоровье, и еще большего страха касательно этих страхов о здоровье, он знал, что, если переживет этот день, у него останется только одно дело: поставить Блэра на его законное место. Казалось, в этом деле появился новый элемент в уравнении силы: сиделка Николь Уилсон.

Зайка пожевал губу.

Николь Уилсон мечтала о жизни, полной поцелуев с запахом тропических фруктов. О беззаботных деревенских увеселениях и забавах. Она мечтала о Новой Британии, вихре разноцветных огней, безумных каруселях радости, о вере, не требующей проверок, о хохоте во все горло и о прочей ерунде.

В то время как бунтарские побуждения Зайки походили на замашки злобного гамадрила.

Возможно, Зайке все-таки стоит их дождаться.

5

— Но ведь кто-то должен установить причину смерти, нельзя ж вот так просто похоронить человека без соответствующего документа. Это будет убийство. — Ирина раздраженно выдвинула подбородок в сторону лачуги.

— Ну, тебе, как автору идеи, она, может, и кажется гениальной, но я при этом слышу шорох улетающих на ветер денег, — сказала Ольга, продолжая задумчиво жевать губами, сидя у огня.

— Мы не потеряем того, чего у нас нет! Это просто необходимо сделать, чтобы исключить злостное убийство.

— Я пытаюсь тебе объяснить очевидное — в округе мертвых солдат как гороха рассыпано, ты думаешь, за каждым из них ходит человек и пишет бумажки?

— Это ты послушай меня: если Алекс не придет за пенсией, они пришлют сюда с проверкой инспектора. А потом вся правда всплывет наружу как миленькая. Ты представляешь, что будет, если сюда заявится инспектор?