Книга Ватиканские Народные Сказки - Андрей Дубровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На крайнем юге известного нам мира, слова, не выдерживая всеуничтожающего зноя, превращаются в пар и устремляются со скоростью звука в стратосферу, чтобы превратиться там в метеоры и кометы. Попадая в умеренные широты, сии небесные тела низвергаются вниз, стремясь к подобным себе словам, сказанным на Земле.
На отдалённом востоке мудрость гласит, что слова, сказанные много раз, превращаются в предметы или нечто одушевлённое, – в зависимости от произнесённых слов. Вследствие этого страны Востока утопают в роскоши и страдают от крайнего перенаселения. Если первое вполне объяснимо, то последний факт объясняется тем, что восточные люди склонны к произнесению скверных слов, смысл коих и приводит к досадному переизбытку населения.
На западе слова имеют магическую силу влиять на события. Например, слово, неосторожно сказанное каким-нибудь верховным вождём или жрецом, может привести к крушению биржевых котировок акций и уничтожению целых предприятий. Да что там слово! Однажды когда услышали, как некий ведущий биржевой маклер насвистывал в туалете, это привело к обвалу одной национальной валюты.
Одним чудесным весенним вечером сказочник впервые попробовал отвар из кофейных зёрен. Сию новинку сказочник нашёл в лавке колониальных товаров среди прочих диковинок – бамбуковых удочек, шахмат, фарфоровых чайников и многого другого.
Ночью бессонница подарила сказочнику сюжет странной сказки про город, о котором он никогда не слышал.
Однажды в Риме, который окружает Ватикан, возвращался из гостей сенатор Ульпий. Было уже поздно, и на метро он опоздал, а на колесницу не хватало денариев. Идти пешком было довольно долго и глупо в нынешнем состоянии, а посему, дойдя до площади Эволюции, сенатор решил заночевать в ближайших кустах. С этими намерениями он сокрылся, дабы не привлекать внимания ночной стражи, в самой гуще зарослей, немилосердно изорвав при этом свои тунику и тогу. Но очевидно так хорошо укрылся он от постороннего взгляда, что даже Морфей, не заметив его, пролетел мимо. И ворочался Ульпий, втуне взалкав желанного забвения.
Но не долго продолжались его терзания, потому что вскоре он услышал доносившиеся с форума, а именно с того места, где стояли статуи, разговоры. Вигилы – ночная стража – в это время уже не ходили, и Ульпию на ум стали приходить слышанные им некогда рассказы об уходивших с форумов статуях, оставлявших свои следы в пыли мостовой, или же о статуях, покрывавшихся кровавым пОтом – всё это, как утверждали люди знающие, предвещало эпохальные события и перемены в судьбах государства.
Хмель тут же покинул Ульпия, отдавшего себя в полное распоряжение Фобосу. (Но всё-таки любопытство пересилило страх, и он осторожно высунулся из своего укрытия. К его счастью, тучи запеленали Луну и видимость была катакомбная, так что сенатор едва различал говорящих, они же, кажется, и вовсе его не замечали.
Ульпий слушал, как статуя сурового Катона мрачно пророчила, что тёмные времена настают, от восточных пределов надвигается буря и вздымаются бешенные вихри, сотрясающие Рим, и не избежать, посему, Вечному Городу завтра дождя.
А статуя знаменитого полководца Лукулла рассказывала статуе утончённого гурмана Аттилы рецепт одного изысканного блюда: в пригоршне июльской росы, собранной в горах Каппадокии в IV ночную стражу, (следует в равных пропорциях смешать палочкой из ливанского кедра щепотку комариных зобиков и толику тараканьих пяточек. Затем сию воздушную конструкцию следует обильно унавозить майонезом и кетчупом. Получившийся соус подавать к макаронам или картофелю по вкусу.
Статуя неотразимого Гая Ю. Цезаря в порыве крайнего драматического напряжения заламывала руки (при этом на землю обильно летели мраморные запчасти – за это потом муниципалитет искал вандалов) и пеняла на свою горькую судьбину: его, Юлия Трепета Сердечного, неотразимого Гая, в популярности сравнившегося с Публием Пизоном (а кто не знает Публия! ), завоевавшего для Римского государства Галлию, собиравшегося упразднить демократию и стать царём, плававшего с Клеопатрой по Нилу; и вот его неблагодарные сенаторы поставили меж статуй малообразованного Цинцинната, несовершеннолетнего извращенца-трансвестита Элагабала и солдафона Веспасиана. Соседние статуи, о которых Цезарь так нелестно отзывался, втайне жалели его, погибшего от острой критики тех, кого он считал своими друзьями.
А статуя короля вандалов Гизериха лишь тихо вздыхала, потому что ей римские хулиганы отбили нос, а пониже спины написали нехорошее слово.
Ульпий повернулся на крики и увидел уходящие статуи. Вернее даже, убегающие: аллегория Мужества безо всякого повода гналась и одаривала тумаками аллегорию Робости.
…Потом Ульпий ночевал в римском вытрезвителе среди калигул и диогенов. Он подозревал, что ночной страже его выдала статуя аллегории Коварства.
Народные суеверия оказались верными: виденное ночью и для Ульпия явилось дурным знамением: по приходе домой он был поколочен женой, собиравшейся зачем-то к своей маме, а придя вечером на работу, он был уволен начальником, тосковавшим по нему целый день.
Уже на закате своей жизни, в один из дней, становившихся всё более однообразными, сказочник вдруг вспомнил сказку, которую услышал от бабушки, когда был совсем маленьким.
Жила-была в Ватикане юная дева. Не найти таких слов в ватиканском лексиконе, чтобы описать, как неописуемо хороша была она! Словно среди чудовищ, порождённых воспалённым воображением Босха, явилась она из пены боттичелиевской Жемчужиной. Немного отступив в повествовании, следует заметить, что жила сия красавица ещё до Папы Амабилия XXX, открывшего целибат. (Кардиналы, призванные олицетворять собою солидность и степенность, как отроки, наперебой добивались её благосклонности. А что уж было говорить о молодых викариях, нунциях и прочих певчих! Даже сам Папа, будучи в летах и уже женат, с усердием продвигал закон о двоежёнстве. Вполне понятно, что на кардинальских конклавах инициатива первосвященника отклонялась под всевозможными благовидными предлогами.
Но, несмотря на бурлившие вокруг неё страсти, юная особа, причина сих вихрей душевных, оставалась холодна к претендентам на её сердце. Ясно, что родителей девы не могла устроить такая ситуация, и когда очередной знатный, богатый и отверженный жених покидал дом, отец в сердцах пообещал выдать её замуж за первого встречного. Ну и, конечно же, первый встречный не заставил себя долго ждать, будто специально ошивался рядом, дожидаясь удобного случая появиться. Был он чёрен, словно рудокоп, добывающий уголь глубоко под землёй, но оправдывал своё чёрное состояние тем, что прибыл издалека. Не очень-то хотелось отцу отдавать свою красавицу в руки этому первому встречному чудовищу, да делать нечего – слово есть слово, особенно скреплённое печатью нотариуса.
Долго ли, коротко ли, но привёз юную деву незнакомец – порождение чернозёма – в свою дальнюю страну за семью горными хребтами. С дороги первым делом пошли в баню. И после первого ушата воды обернулся сей монстр в красавца неописуемого, а по полу струилась прочь грязь да пыль дорожная, скрывавшая до поры лепоту его. И от девы после ушата воды неслись прочь мутные потоки, но не грязь то была – были это всё румяна да белила, туши да прочее девчоночье малеванье. И обратилась красавица в хоть и юное, но чудовище. И осерчал тогда королевич (а незнакомец оказался ещё и королевичем, а также виртуозом-скрипачом и чемпионом-легкоатлетом) и прогнал от себя прочь девицу, аннулировал её визу в своё тридевятое королевство, и велел занести её данные в таможенный чёрный список.
