Книга Он и Она - Александр Редько

Именно там, в старом дворе-колодце Санкт-Петербурга, Он решил, что ещё может что-нибудь сделать для своей любимой Женщины. Ему вдруг захотелось, чтобы мир узнал о том, как Она прекрасна и удивительна! Как Она грациозна, чувственна, нежна и мила! О том, насколько Она сильна духом. Как не согнулась и не сломалась Она под ударами судьбы. Как выстояла и в одиночку вырастила прекрасную дочь. Как любила и любит своих родителей. О том, насколько Она – просто женщина, насколько Она – Настоящая Женщина. И о том, как сильно Он любил её и продолжает любить.

Он решил написать и о себе. Правду без прикрас.

И не просто написать, а разобраться. В себе самом. Или хотя бы попытаться это сделать. И Она, его Любовь, должна это прочитать.

В принятом решении Он уже не сомневался. Она этого достойна! Она достойна даже большего, но это на тот момент было единственное, что Он мог ещё для неё сделать. А дальше – как Бог… Она достойна того, чтобы мир знал, как Она прекрасна, эта Женщина! Его Женщина!!! Он напишет историю их любви. Его любви к той, которую боготворил и продолжает боготворить до сих пор.

Он, непонятый до конца и недолюбленный, вместо истерики после расставания, решил рассказать всем о своих чувствах и о том, как может любить женщину мужчина. Не стесняясь душевного стриптиза. Ведь знает мир о любви Ромео и Джульетты, ДʼАртаньяна и Констанции, Сергея Есенина и Айседоры Дункан, Тристана и Изольды… Он любил её, свою Женщину. Очень сильно любил. Он любит её и продолжает любить. И Он решил написать не реквием, но гимн. Гимн своей любви. Его любимой Женщине!

* * *

Он покидал Санкт-Петербург. Город, в котором два часа назад расстался со своей сумасшедшей Любовью. Город, в котором три года назад обрёл свою Любовь. Лёжа на нижней полке плацкартного вагона, заложив руки за голову, Он представлял её, свою Женщину, которая сейчас тоже лежала на полке в вагоне мчавшегося поезда, скорее всего, свернувшись, как всегда, калачиком.

Спала ли Она сейчас? Он голову давал на отсечение, что нет. Он знал её очень хорошо. Хотя иногда казалось, что не знал вообще. Но то, что Она сейчас не спала, а думала, было ясно – как то, что сейчас уже поздний вечер, рассекая который два поезда уносили их в разные стороны. Всё дальше и дальше друг от друга. О ком думала Она? О нём. Об их отношениях. О том же самом думал и Он.

Их мысли в бездонном информационном пространстве встретились, пересеклись, и вдруг Он отчётливо понял, что видит её!

Она сидела на краешке его полки и своей узкой аристократичной ладонью гладила его волосы. Так нежно, как могла делать это только Она, когда они были вместе. От прикосновения её ладони к своей голове Он просто летал, желая только одного – чтобы Она не переставала гладить и перебирать его волосы. Чтобы это чувство блаженства сохранялось как можно дольше. Он потянулся к ней и… проснулся. Поняв, что задремал под монотонный стук колёс, снова закрыл глаза в надежде вернуть это чудное сновидение: её, сидящую рядом с ним, и ласковую ладонь на своей голове. Но сон не шёл. Этим коротким забытьём Бог, смилостивившись над ним, усадил её душу рядом и показал, что Она тоже не спит. Не спит, думая о нём.

Не дождавшись сна, Он выходил в тамбур и курил. Курил много и жадно, словно стараясь с помощью горького дыма забыться, отодвинуть в сторону тяжёлые мысли. Возвращаясь в вагон, шёл к горячему титану, набирал кружку воды и пил кофе. Снова выходил курить, снова пил кофе, снова лежал на полке с закрытыми глазами. И везде видел её. В разных ситуациях. Её, свою Женщину. Милую, нежную, добрую, родную и… такую далёкую!

В шесть утра, выходя из поезда в Москве, Он оставил на столе пустую банку из-под кофе, купленную в Санкт-Петербурге перед самым отъездом, и две пустые пачки из-под сигарет. Сердце бешено колотилось.

Из открытой дверцы такси на стоянке у Ленинградского вокзала звучало:

Холодно… И безразлично так нас осень обняла…[1].

* * *

Любовь… любовь… Что же такое на самом деле есть эта любовь? Кто дал ей хоть раз в жизни чёткое научное определение? Сколько людей, столько и мнений. А Он любил её, свою Женщину. Испытывал и продолжал испытывать к ней такую гамму чувств, что, если бы начал рассказывать о них кому-то, собеседник мог начать всерьёз беспокоиться о его душевном здоровье.

Но Он никому ничего не говорил. Зачем? Это была его Любовь. И только Он сам мог со временем разложить всё по полочкам и свыкнуться с мыслью, что его любимая Женщина уже не его. Свыкнуться с мыслью… Мог… А мог ли? И снова ревущий океан чувств накрывал его с головой. Накрывал так, что иногда даже перехватывало дыхание. Он метался как загнанный зверь. Один, в тишине своего офиса.

Хватал листы с написанными стихами и рукописью книги, рвал их. Брал ручку, снова писал и снова рвал. Сколько же их сгорало в ежевечернем костре!

Она и Он. Он и Она.Два полюса, два разных человека.Как Иерусалим и Мекка.Как бездна и святая высота.

Порванного и сожжённого было не жаль. Сгорало то, что, по его мнению, недостойно её. Сумасшествие? Нет. Это просто ответная реакция на всё, что происходило сейчас в его жизни. Хотя со стороны… К его счастью, Он бывал замкнут. И давным-давно убил в себе привычку делиться сокровенным с людьми. Убил привычку! Но от себя ведь не уйдёшь! Не убежишь!

Чем же измерить её, эту любовь? Где – то хранятся эталоны метра и килограмма. Говорят, есть даже эталон секунды. Эталона любви нет. Каждый, кто хотя бы раз в жизни любил, знает, что это такое. Но знать одно, а чувствовать, что ты потерял на самом деле после расставания, – это совсем другое.

Она, его Любовь, была и есть как дитя. Которое родилось у него, которое Он растил, оберегал, лелеял. А теперь это дитя умирало. И от осознания собственного бессилия ему становилось ещё хуже. Сумасшествие? Так мог сказать только тот, кто никогда в жизни не любил. И не терял. Да и плевать ему было на чужое мнение о себе. Тем более, что делиться всем, что происходило сейчас в его душе и сердце, Он ни с кем не собирался. Душа его сейчас кричала, раненная: «Я люблю тебя, моё Солнышко! Я тоскую без тебя!»

* * *

Воскресное утро было восхитительным! Ярким, солнечным, но почемуто не радовало. Дома Он оставаться не собирался и уже хотел было идти на работу в офис, когда на столе завибрировал телефон. Знакомый, радостный, но явно с похмелья, голос бодро заявил, что они не виделись уже тысячу лет и что надо встретиться! Это был его давний и добрый знакомый, с которым учились и несколько лет служили.

Менять планы не хотелось, но, услышав, что он собрался на военный аэродром прыгать с парашютом, чтобы разогнать похмелье и остановить так не ко времени начавшийся запой, Он сразу согласился поехать с ним и задал только один вопрос:

– Переодеться на месте будет во что?

– А то! – ответил нетрезвый голос на том конце провода.