Книга Кто выиграл Вторую Мировую войну? - Александр Клинге

И словно этого было мало – война бушевала и на Дальнем Востоке. Конфликт на реке Халхин-Гол перерос в ожесточенное сражение с использованием крупных сил авиации и танков. Конечно, на тот момент он еще оставался локальным. Однако в августе еще нельзя было в точности предсказать, не выльется ли это приграничное сражение в большую войну с Японией. В Токио давно точили зубы на советский Дальний Восток, и война на два фронта становилась реальной угрозой.

В Париже и Лондоне советским руководителям предлагали подписать ничего не значащую бумажку, взять на себя конкретные обязательства тамошние политики были явно не готовы. В отличие от них, германская сторона была явно настроена заключить серьезное соглашение, которое позволило бы Советскому Союзу не только избежать войны, но и серьезно улучшить свои стратегические позиции.

Какие варианты действий были в этой ситуации у советского руководства?

Вариант первый: упорно добиваться подписания соглашения с Францией и Великобританией. В этом случае весьма велика была вероятность, что после начала войны Советский Союз останется один на один с вермахтом, в то время как британские и французские солдаты будут успешно отсиживаться за линией Мажино и играть с немецкими солдатами в футбол на нейтральной территории. Последующее развитие событий показало, что такой сценарий был более чем реален. Интересам СССР он не соответствовал ни в малейшей степени.

Вариант второй: не подписывать ни с кем никаких соглашений. Это решение, во-первых, обрекало Советский Союз на внешнеполитическую изоляцию. Сталинское руководство тем самым поставило бы себя в положение пассивного наблюдателя за происходящим в Европе. Немедленного вовлечения в войну, скорее всего, удалось бы избежать. Однако дамокловым мечом нависла бы угроза над СССР. Основания для таких опасений действительно были.

И, наконец, третий вариант: подписать союз с немцами и остаться в стороне от европейской войны. Более того, получить карт-бланш на территориально-политические изменения в Восточной Европе. Выигрыш был огромен: Советский Союз оказывался по сути в положении «третьего радующегося», наблюдающего за схваткой между своими противниками. Разумеется, было понятно, что избежать вовлечения в войну, скорее всего, не удастся. Однако это произошло бы позднее и, весьма вероятно, в куда более благоприятных условиях.

Разумеется, у этого третьего варианта были и свои минусы. Во-первых, нужно было как-то объяснить «сделку с дьяволом» собственному населению. Во-вторых, то же самое нужно было объяснить друзьям СССР по всему миру, привыкшим видеть в советском государстве главного борца против Гитлера. Избежать моральных потерь было невозможно. Однако, как гласит известная поговорка, «лучше тебя будут судить двенадцать, чем понесут четверо». Летом 1939 года советское руководство находилось в ситуации, когда идеального варианта действий просто не существовало. Нужно было чем-то поступиться. И Сталин в этой ситуации сделал непростой, но в высшей степени реалистичный выбор.

Долгие годы в советской исторической литературе наблюдалась интересная тенденция: о самом пакте говорили много и часто, однако существование секретных протоколов к нему всячески замалчивалось. До сих пор в нашей стране есть люди, которые сомневаются в их подлинности. Другая распространенная точка зрения – «пакт был правильным решением, но протоколы мы подписали зря». При этом содержание секретных протоколов по умолчанию рассматривается как нечто недостойное советской державы, что-то такое, чего следует стыдиться. В современной (и не только западной) историографии по этому поводу широко распространен тезис о «разделе Восточной Европы между двумя диктаторами», или «четвертом разделе Польши». Посмотрим, насколько справедливы эти упреки.

Думаю, здесь имеет смысл привести текст секретного дополнительного протокола полностью. Он звучит следующим образом:

«При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:

1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.

2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Висла и Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.

3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.

4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете».

О чем говорит нам этот документ? Фактически мы имеем перед собой договор, касающийся раздела сфер влияния в пограничных с Советским Союзом регионах. Подчеркну – не территорий, а именно сфер влияния. Это значило, что Германия, каких бы успехов она ни добилась в войне с той же Польшей, не должна была переходить определенную нарисованную на карте черту. Дальше простиралась зона советских интересов, и вермахту там делать было нечего. Тем самым создавалась своеобразная «подушка безопасности» вдоль западных границ СССР. Последующее отодвигание этих границ на запад было продиктовано более поздними событиями. Секретные протоколы создавали необходимый фундамент для этих территориальных приращений, но не делали их неизбежными.

Разумеется, с точки зрения идеальной морали, даже такая сделка с Гитлером может показаться предосудительной. Проблема заключается в том, что в реальных международных отношениях идеальная мораль в те времена (да и сейчас) была в основном орудием пропаганды. Советские историки, провозглашая, что наша страна руководствовалась исключительно высокоморальными соображениями, тем самым бросали капиталистическим противникам упрек в грязном эгоизме. Забавно, что современные критики тогдашней политики Сталина полностью опровергают выводы своих предшественников, но в то же время заимствуют у них высокую планку, которую предъявляют советской дипломатии. Причем применяют ее весьма избирательно. Соединенные Штаты, считают они, имеют право на защиту собственных национальных интересов и «реальную политику». Российская империя тоже имела. А вот Сталин почему-то не имеет. Он должен был практиковать непротивление злу насилием и бояться пролить слезинку хоть одного ребенка.

Если бы документ, подобный пакту Молотова – Риббентропа, подписал какой-нибудь российский дипломат имперской эпохи, его чествовали бы по сегодняшний день как величайшего государственного деятеля и ставили памятники на площадях российских городов. Однако вместо этого в адрес советских руководителей звучит ставший уже стандартным набор обвинений в недальновидности, двуличии и аморальности.