Книга Октябрь 1917-го. Русский проект - Вардан Багдасарян

Никогда так не веселилась элитарная Россия, как на новый 1917 год. Побиты были все рекорды закупки шампанского. Прошло всего два месяца, и империи не стало.

Запрос на новую идеологию и неспособность власти к ее генерированию

К началу двадцатого века перед Россией встал вызов осуществления модернизации. Нужно было, соответственно, ее идеологическое обоснование. Прежняя идеология христианского имперостроительства в новых реалиях уже не работала. Требовалась ее модификация, соединение религиозных ценностей с ценностями развития. Выдвинуть нечто подобное элита Российской империи не смогла. Не была даже сформулирована задача такого рода. В итоге новая идеология оказалась выдвинута уже большевиками. Но этот идеологический переход был инициирован не сверху, а снизу, сопровождался уничтожением прежнего государства, прохождением через кровавый коридор Гражданской войны.

Между тем в Российской империи периода николаевского правления много говорили о патриотизме, организовывали масштабные празднества, связанные с историческими юбилеями. Без наличия отвечающей запросам времени системной идеологии все это оказалось тщетным. Миллионы дезертиров периода Первой мировой войны подвели итог провала николаевской пропагандистской кампании. Об этом провале свидетельствовал Иван Бунин: «Страшно равнодушны были к народу во время войны, преступно врали об его патриотическом подъеме даже тогда, когда уже и младенец не мог не видеть, что народу война осточертела».[53]

Без новой модернизационной идеологии царская Россия не смогла выдвинуть и новой аккумулирующей национальные окраины системы национальной идентичности. Данные по числу новобранцев показывают устойчивое сокращение православной и русской (с включением украинцев и белорусов) компоненты.[54] Сказать, что православные русские были единственным государственно-тягловым народом, было уже более невозможно. Следовательно, нужна была новая надэтническая и надконфессиональная идеология. Прежняя общерусская идея идентичности давала к тому же сбой ввиду одновременной трактовки русскости в прежнем наднациональном и новом, формируемом под влиянием европейского национализма национальном значении. Нужно было сделать выбор между концептами государства-цивилизации и государства-нации. Этот выбор, равно как и другие выборы определения пути развития России, сделан не был. В результате – рост напряженности в отношениях русского большинства и национальных меньшинств, внутренний распад русского народа, с отпадением от него украинцев и белорусов, межэтнические столкновения, погромы.

Состояние цивилизационного кризиса в поздней Российской империи иллюстрирует отношение к «армянскому вопросу». Армяне, казалось бы, выступали традиционно в качестве форпоста России на Кавказе. Они поддерживали Российскую империю в региональных войнах с Османской и Персидской империями.

Ухудшение позиции российского государства в отношении к армянам приходится уже на начало правления Александра III. Через год после вступления на престол император дает указание новому министру внутренних дел Д. А. Толстому предпринять действия против армянского национализма. Принятые меры касались, в частности, закрытия части армянских школ. Российская империя не нашла возможным выступить против Османской империи во время «хамидийской резни» армян в Османской империи в 1894-96 гг. Занимавшему в тот период времени пост министра иностранных дел князю А. Б. Лобанову-Ростовскому приписывались слова: «Нам нужна Армения без армян». На период с 1895 по 1905 годы приходится нахождение в должности наместника Кавказа князя Г. С. Голицына, единственного из череды российских наместников, занимавшего антиармянскую позицию, близкую даже к армянофобии. В публицистике того времени армянофобскую позицию с использованием расистских доводов занимали В. Л. Величко, А. С. Суворин, И. Г. Чавчавадзе. Величко писал, что неблагонадежность армян определяется расовым инстинктом ненависти к любой государственности.[55] Конфликт с российскими властями приобрел наибольшую остроту в 1903 году в связи с реализацией императорского указа о конфискации имущества армянской церкви.[56]

Режим не смог идеологически самоопределиться. Выбор между европеизационными и неославянофильскими установками так и не был совершен. В результате не только западники, но и сторонники православной монархии относились к Николаю II резко критично. Обратимся к оценкам ведущего теоретика российского монархизма начала XX века Льва Тихомирова: «Промелькнуло царствование Александра III. Началось новое царствование. Нельзя придумать ничего более противоположного! Он просто с первого дня начал, не имея даже подозрения об этом, полный развал всего, всех основ дела отца своего и, конечно, даже не понимал этого, так значит, не понимал, в чем сущность царствования отца. С новым царствованием на престол взошел «русский интеллигент», не революционного, конечно, типа, а «либерального», слабосильного, рыхлого, прекраснодушного типа, абсолютно не понимающего законов жизни. Наступила не действительная жизнь, а детская нравоучительная повесть на тему доброты, гуманности, миролюбия и воображаемого «просвещения» с полным незнанием, что такое просвещение. И вот началась за чепухой чепуха, началось все распадаться то внутри, то извне…» [57]

Казалось бы, царь лично тяготел к православной традиции. Одно время его даже посещала мысль оставить царский престол и стать патриархом. Но православие Николая II не имело глубоких мировоззренческих оснований. Его религиозность являлась в большей степени склонностью к суевериям. Этим объясняется влияние на царя западных эзотериков типа Филиппа Вашода и Папюса. Плохо увязывается с образом православного святого факт посвящения Николая II Папюсом в члены Ордена мартинистов. А без православной теологии сама идея самодержавной власти как помазанничества Божьего лишалась смысла.

Создаваемый сегодня в отношении Николая II образ православного государя мало соответствует действительности. Увлечение императора оккультизмом говорит о том, что воззрения его были достаточно далеки от ортодоксального православия. Отношения между ним и церковными иерархами были достаточно напряженными и противоречивыми. Царский указ об «укреплении основ веротерпимости» был воспринят в церковной среде крайне враждебно. С резким осуждением его выступил, в частности, св. Иоанн Кронштадтский. Лейтмотивом оценок царского указа были слова сенатора А. Н. Нарышкина: «Он предал православие».[58] Не любимая в народе царица Александра Федоровна, по-видимому, оказывала влияние на супруга не только в вопросах двора и политики, но и в мировоззренческом плане. А воззрения императрицы на православный клир являлись типичным взглядом лютеранки: «Духовенство не только не понимает церковно-государственных задач, но не понимает даже веры народной, не знает народных нужд и потребностей… Особенно архиереи… Служители Церкви… не умеют привязывать к себе ни интеллигенцию, ни простой народ».[59] Итак, для оппозиции Николай II был однозначно враг. Но и для консервативных сил он не являлся своим. Судьба его, по сути, была уже предрешена в 1905 г.