Книга Жениться и обезвредить - Андрей Белянин

Я молча опрокинул рюмку анисовой, поперхнулся, кое-как выровнял дыхание и встал. Пора. Бабка, вздохнув, поднялась следом. На Митьку мы и не смотрели, понятно, что он задержится здесь минимум до полуночи. Когда выходили из дверей, сзади раздался дикий мужской вопль. Мы обернулись — кричал хозяин кабака гражданин Грымов, позорно сияя гладким белёным подбородком и розовенькими щеками. Руками он потерянно сжимал некогда роскошную «отсохшую» бороду. Комментировать что-либо уже абсолютно не хотелось…

Впрочем, комментарии нам пригодились, когда мы неторопливо дотопали до родного отделения. Десять ночи, люди спят уже, а у нас иллюминация во весь двор и кипит всё, как на молдавской стройке. Стрельцы, без кафтанов и сапог, в штанах да рубахах, взад-вперёд с вёдрами носятся, территорию метут, баню топят, дрова рубят, крыльцо красят, трубу печную белят — у всех руки заняты! За исключением шестерых молодцов в полной форме, с пищалями и раздутыми фитилями, осуществляющих самую бдительную охрану объекта. Фомы на них нет…

— Здрав буди, сыскной воевода и бабушка твоя экспертизная! — дружно гаркнули бородачи, при виде нас в воротах дружно становясь в строй.

Я козырнул. Яга кокетливо кивнула, ей всегда приятно мужское внимание. Однако исподтишка, пытливым взглядом бабка щепетильно отметила наведенный к нашему приходу порядок.

— Все, кроме часовых, свободны! — громко оповестил я. — Передайте Еремееву, чтоб завтра был непременно. И… это… благодарю за внеурочный субботник!

— Рады стараться, батюшка участковый, — хором ответили все и бегом бросились по домам.

— Да уж, раскомандовалась бесовка твоя, — хмыкнула себе под нос наша бодрая старушка, входя в чисто прибранные сени. Придраться было не к чему, даже Митина лавка застлана чистым половичком, подушки уложены церковной маковкой, край лоскутного одеяла призывно откинут, и из-под него выглядывает соломенный зайчик. Умиление, да и только…

— Ежели она мне ещё и печь ромашками размалевала — как есть прибью!

Нет, печь была свежевыбелена и девственно чиста. Васька намывал лапкой гостей, горница сияла чистотой, на столе ждал накрытый рушниками ужин, выбритый до синевы Назим лучился улыбкой в уголке. Моя невеста, в новом сарафане, приветствовала нас поясным поклоном.

— Здравствуй, здравствуй, хозяюшка, — поджала губки наша эксперт-криминалистка по всем вопросам. — Вижу, ладно у тебя всё устроилось, аж глаза слепит.

— Хозяйка здесь вы, — скромно опустила очи Олёна. Один-ноль в её пользу!

Бабка медленно прошлась туда-сюда, пристально выискивая недометённые пылинки.

— А кота покормить забыла небось?

Василий гордо выпятил сытое пузо.

Два-ноль!

— Ну что ж, Назимушка, чем сегодня потчевать будешь? Уж носом чую, как пироги ароматственно пахнут.

— Она гатовила, — честно признался наш азербайджанский домовой. Три-ноль!

Яга с честью выдержала удар, покачала головой и, не притронувшись ни к чему, направилась к себе в комнатку. Тихо прикрыла дверь.

Победа разом превратилась в поражение.

— Не угодила я ей. — Вздохнув, моя невеста опустилась на краешек скамьи. Я присел рядом, нежно приобнимая её за плечи.

— В том и проблема, что угодила. Бывает… Не переживай, всё устроится. У нас с тобой, к сожалению, есть другие, более серьёзные проблемы, чем временный микроклимат сотрудников нашего отделения.

Олёна удивлённо вскинула брови, и я добрых минут десять расписывал ей, что нам удалось выяснить в кабаке Грымова. Кстати, припомнил, как у последнего отпала борода. Бывшая раба Кощея, отданная ему в услужение ещё в детстве и успешно спасённая нами, раздумывала недолго:

— Счастье моё, суженый мой, вот только ещё хоть раз намекни, что у меня в обозе хоть с кем-то любовь была, и я сама от тебя уйду!

— Но…

— Не один Брыкин Колька ко мне под бок тулиться пробовал, не один он потом синяки от товарищей прятал. Уж коли сказала, что люблю и жизни своей без тебя, дурака, не мыслю, то на другого и взглянуть не могу. Не нужен мне никто, кроме тебя!

— Родная, я всё понимаю, но и ты пойми…

— Я буду стараться никуда не выходить.

— Что значит — будешь?

— Ну то и значит.

— Ты выходила сегодня из дома?!

— Но ты не говорил, что нельзя! Я только на базар и пробежалась, прикупила, чего надо к столу, не больше часу и отсутствовала… Да что ж там могло произойти-то?!

— Милая, — тяжело вздохнул я. — Очень на это надеюсь. Но поверь, если слух о твоей причастности к смерти того парня хоть как-то пойдёт по Лукошкину, на тебя начнут вешать всех собак, и мне просто придётся снять погоны. Невеста участкового должна быть вне всяких подозрений! А я от тебя не откажусь никогда…

— За что и люблю тебя, мой храбрый сыскной воевода, — тихо прошептала Олёна и потянулась ко мне губами.

За мгновение до того, как мы почти поцеловались, в дверь вломился пьяный в гавань Митя. Его канонические тексты остаются незыблемыми на все времена, при любой ситуации, времени года и политическом строе…

— Бат-тюшка… Н-к-та Иван-ч! Отец род-н-ной! Всё чё мог выяснил… Там тако-о-е… Но про всё завтра… а щас тс-с-с!.. Никому! Чтоб меня… упс!

«Упс!» можно было бы смело заменить на «блямс!» или «бумс!» или ещё какой-нибудь звук, похожий на удар непробиваемого русского лба об несгибаемую половицу. Хорошо полы у бабки в тереме дубовые и, как Митька ни старался, проломить ни одну досочку ему до сих пор так и не удалось. Хотя вам ли не знать, сколько попыток было…

— Он у вас… всегда так?

— Пьёт? Нет, что ты, родная, как можно, он же сотрудник милиции! Только когда на задании…

— А-а-а… И часто его так, на задания?

— Ну-у… Митя бы предпочёл чаще. Поможешь?

В четыре руки мы с великим трудом (Васька и Назим испарились, не дозовёшься!) кое-как вернули «рыцаря плаща и кинжала» в сени и уложили на скамью. Богатырский храп нашего младшего сотрудника заставлял испуганно подпрыгивать мусорное ведёрко в углу.

— Вообще-то мне завтра рано вставать, надо написать докладную царю о новом деле. Ты ложишься?

— В каком смысле? — не поняла Олёна.

— Э-э… в таком… — соответственно не сразу нашёлся я. — Моя комната наверху, кровать ты найдёшь, а я буду буквально через…

— А ты будешь ночевать здесь!

— В каком смысле?! — теперь уже не понял я. — Мы же женимся, милая…

— Но ещё не женились! Вот после венца… — выдохнула моя невеста так многозначительно, что я затрепетал. — После венца я тебя месяц на работу не выпущу, а пока… Прости, любимый, но я — в твоей комнате, ты — внизу, с котом и домовым. Так принято.

— Но…