Книга Гоп-стоп, битте! - Георгий Хлусевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Создавалось впечатление, будто князь Мышкин не вспоминает прочитанное, а читает текст.
— А что, бывает бледность благородная?
— А как же, мой юный друг! Царь Соломон был бледен и худ, и надо полагать, что бледен был благородно. А может быть, это Куприн наврал в своем рассказе «Суламифь»? Вот мой полный тезка у Достоевского был белокур, но не бледен.
Тут Мышкин опять стал декламировать, как будто читает классика: «…роста повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькую, почти совершенно белую бородкой. В руках его болтался тощий узелок из старого полинялого фуляра».
— Я, как ты видишь, полная ему противоположность: коренаст, как и положено штангисту, в отличие от моего тезки — брюнет, но тоже густоволос, а главное сходство с героем заключается в кажущемся дефекте нервно-психической деятельности. Но я отвлекся от темы. Итак, тебе дают таблетку, ты на миг отворачиваешь лицо в сторону, как будто тебя окликнули, и в этот момент незаметным движением языка смещаешь пилюлю в пространство между нижними центральными резцами и губой. Запиваешь водой, при этом твой хорошо выраженный кадык производит характерное глотательное движение снизу вверх и обратно. Открываешь рот, максимально высовываешь язык, убивая при этом трех зайцев: первое — «показывая им язык», то есть тайно их, дураков, дразня, и второе — одновременно изображая покорность. Не отсюда ли пошло выражение «эзопов язык»? Видишь, я заговариваюсь и ухожу от темы, привыкай, у меня такой способ мышления, я же ненормален, и третье, самое главное, — прикрываешь кончиком языка чуточку деформированную спрятанной таблеткой нижнюю губу. Может быть, тебе удобнее будет прятать таблетку под языком, может быть, между верхними резцами и губой или даже между коренными зубами и щекой. Все зависит от строения твоего жевательного аппарата. Вот смотри. — Мышкин достал из кармана капсулу и детально продемонстрировал механизм обмана. — Не научишься обманывать этих сук — будешь не только писаться, но и какаться. Научишься не глотать эту отраву — пропадут сонливость и апатия, перестанешь дрыхнуть как сурок, порозовеешь, излечишься от несуществующего энуреза, и вообще все будет у нас о’кей. Einverstanden?[15]
— Einverstanden, а почему ты князь?
— А я не только князь. Я уже успел проинформировать тебя, что ваш покорный слуга еще и старший лейтенант от артиллерии. Разжалован за вольнодумство. Упоминание занимаемой мною в прошлом военной должности считаю бахвальством, поэтому скромно ограничиваюсь обозначением княжеского титула. Вопрос, вообще-то, не нов, но охотно объясню. Объявляя себя князем, я опять же убиваю двух зайцев. Во-первых, автоматически гарантирую себе диагноз «мания величия». Кстати, пока не забыл, вон видишь у окна изможденного господина с мертвыми глазами, не смотри так пристально — обидится, он же Петр Первый. Представь себе, что год назад это был цветущий мужчина в расцвете лет. И знаешь, почему с ним случилась такая ужасная метаморфоза? Потому что он так и не научился симулировать проглатывание таблеток. Видишь, как славно его пролечили? Загружен, угнетен и обезличен. Обрати внимание, я умышленно употребляю слово «обезличен», то есть без лика, без величия. Ничего общего с российским самодержцем.
— А вы, а ты был здесь в прошлом году?
— Да, был по поводу придуманной мне профессором мании величия. А сейчас спасаюсь от судебного преследования за разглашение военной тайны. Меня профессор Минкин уже не раз спасал от тюрьмы. Хороший старик. Ты обратил внимание, что я все время ухожу от темы, но заметь, я никогда не забываю возвратиться к тому, с чего начал. Итак, заяц номер два. Даже не заяц, а причина. Нет, все-таки заяц. Я про него не забыл, но хрен с ним, с моим зайцем, — это неинтересно. Слушай! Читаю на немецком «Мастера и Маргариту» и натыкаюсь на… Ну, в том месте, где Воланд дискутирует с Берлиозом, и там про внезапность смерти, ну, помнишь, конечно, что-то там про то, что человек не только смертен, но внезапно смертен, и далее читаю на немецком: da liegt der Hase im Pfeffer — вот лежит заяц в перце. Это еще что за самодеятельность? Помню точно, у Булгакова написано: «вот где собака зарыта». Неужели идентичный смысл? Ведь можно же сказать на немецком про зарытую собаку? Можно! В таком случае возникает вопрос, кто позволил благородное животное заменить на трусливое косоглазое ничтожество и кто разрешил переводчику подобную вольность? Кто позволил курочить текст? А как это будет на немецком, ну-ка, ну-ка?
Князь Мышкин с нескрываемым любопытством смотрел на собеседника.
— Da ligt der Hund begraben[16].
— Замечательно, замечательно! — Мышкин захлопал в ладоши. — А теперь напряги извилины и скажи, ты ведь читал роман «Мастер и Маргарита»? Не важно, был это дойч или кириллица. Я ведь не настолько идиот, чтобы с моим бытовым немецким тестировать тебя на знание родного языка. Так читал или не читал?
— Читал, точно знаю, что читал, но не помню содержание.
— Очень хорошо! Тебя надо встряхнуть, есть у меня некоторые мыслишки насчет тебя. Но я еще не закончил об оригинальности моего мышления. Замечаешь симптомы бреда величия? Нет? Es freut mich[17]. На самом деле я думаю и излагаю на манер русской частушки. «Дверь захлопнулась, крючок качается, а мой миленочек со мной прощается». При чем тут крючок? Для чего крючок? Нет, этот пример, вижу по тебе, неубедителен. Вот это старое с бородой, обыгранное армянским радио, будет убедительней. Армянскому радио задают вопрос: «Что такое частушка?» Они отвечают: «Частушка — это четверостишие, в котором содержание двух первых строк не соответствует содержанию двух других. Например:
Так и я: начну одним, заканчиваю другим. Я — Близнец по гороскопу, а Близнецы сначала бегут, а только потом думают: «А куда это я побежал?» Самое интересное, что в большинстве случаев потом оказывается, что они бежали в нужном направлении. — Мышкин выглянул в щелочку между дверью и косяком и продолжил: — Как я мог не попасть в психушку, если я запрограммирован предками на идиотизм. Объясняю, меня зовут Лев Николаевич Мышкин. Точно такие же инициалы имел всемирно известный идиот Федора Михайловича Достоевского. Как мои просвещенные родители могли позволить себе такую небрежность? Собственно, какое там просвещение? Просвещение кончилось вместе с Серебряным веком. Но могли они назвать меня не Львом, а любым другим именем? Но что с них взять, если они не читали ни Горбовского, ни Павла Флоренского, ни Минцлова, а самое главное, не удосужились прочесть ведущего специалиста в области антропонимики Никонова. Спокойно, Михаэль, за нами идут санитары. Потом продолжим. И знай, я никогда и ничего не забываю.