Книга Песни Умирающей Земли - Люциус Шепард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И как только эти женщины могли его выносить?
— Ты и сама когда-то была с ним.
— Да, но сбежала бы при первой же возможности. Наши отношения строились исключительно на необходимости.
— Возможно, эти женщины не так уж и отличаются от тебя. Кугель славится талантом навязывать свою волю людям, даже если им нет до него никакого дела.
— Думаешь, он выжил?
— Как тут узнаешь? — Тьяго пожал плечами.
Внизу башни они нашли приоткрытую дверь. Пройдя сквозь нее, путники оказались на поле, усеянном валунами. Солнце находилось в зените, освещая землю красноватым светом, и хотя было сегодня чуть тусклей обычного, но вполне в пределах своего нормального состояния. Молча, ничего не понимающие, они смотрели на него из-под ладоней.
— Я беспокоюсь, — произнесла Дерве Корим, когда они направились к границе Великого Эрма. — Солнце решило передумать, пока мы спускались? Или мы вышли в иной версии реальности? За нас вступился Пандельюм? В жизни и так было не много вещей, в которых я чувствовала уверенность, а теперь их стало и того меньше.
Высоко в небе солнце посылало свои лучи сквозь темно-зеленые кроны деревьев, заставляя их выглядеть так, словно они сочатся кровью. Дерве Корим шагнула под полог леса и направилась по тропе, проходящей между двух мандуаров. Тьяго оглянулся и увидел, как башня распадается, становясь призрачным вихрем; тот, в свою очередь, превратился в нечто новое — в огромное существо, которое можно было описать лишь как пустоту, облаченную в рясу с капюшоном. Лицо у него отсутствовало, а тело вроде бы и было и не было одновременно. На мгновение в непроницаемой тьме под рясой что-то сверкнуло — голубоватый овал, с такого расстояния кажущийся не больше светлячка. Такой же голубоватый, отметил Тьяго, как яйцо, в котором удрал Кугель, и пульсирующий тем же живым светом, мерцающий, подобно далекой звезде. Несколько раз сверкнув, овал исчез, поглощенный пустотой.
Вначале Тьяго даже расстроился, осознав, что Кугель, возможно, все еще жив, но затем он прикинул вероятность того, что бедолага будет вечно скитаться в пустоте, или окажется навсегда заточен в каком-то из дьявольских изобретений Пандельюма, или попадет в один из тех миров, куда вели коридоры, или, скажем, обнаружит себя на столе в той лаборатории под одним из стеклянных колпаков в качестве экзотической зверушки… Нельзя было сказать наверняка, что именно произойдет, но такие размышления и предположения развеяли грусть Тьяго.
Пандельюм начал растворяться в воздухе, все более и более теряя материальность, пока в небе не остались лишь немощное красное солнце да несколько пушистых облаков. Тьяго прибавил шагу, чтобы нагнать Дерве Корим. Глядя на ее ладную фигурку, скользящую в тени, он вдруг осознал, что, оставшись прежним, все в то же самое время изменилось. Солнце (или же его подобие) продолжало светить, судьбы мира, как и раньше, решали волшебники и их колдовство, а ими самими управляли чары сомнений и неуверенности в будущем — и все же понимание это не только не давило на него больше, но даже придавало сил. Тьяго словно вышел из мрака на свет, на его душе стало легче на одну обиду, и когда Дерве Корим задала очередной из своих неопределенных вопросов, касающихся судьбы, рока или чего-то подобного, Тьяго подумал: раз уж момент настолько благоприятный, ему следует дать ей весьма определенный ответ.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Я познакомился с книгами Джека Вэнса еще в средней школе, прочитав «Умирающую Землю» в мягком переплете. Я прятал эту книгу то за одним учебником, то за другим (я терпеть не мог математику, а потому во время урока, как правило, читал). Я сразу же попался на крючок и стал регулярно наведываться в газетный киоск за новыми книгами мистера Вэнса — помню, в какой восторг меня привели «Языки Пао». Позднее, уже в институте, я наткнулся на первые три романа из серии «Властители Зла» и вновь принялся читать, пряча книги за учебниками. Думаю, чтение работ Вэнса у меня даже стало ассоциироваться с неподобающим на занятиях поведением, а в том конкретном случае — еще и с ненавистью к одному преподавателю истории, произносившему слово «феодализм» как «фиа-даа-лызм».
Из многочисленных книг Джека Вэнса (а я, думаю, читал их все) именно «Умирающая Земля», как мне кажется, оказала наибольшее влияние на мой стиль. Именно она познакомила меня с вэнсовскими правилами литературной речи. Благодаря усилиям отца на тот момент я уже вступил на путь к усложненному синтаксису и выдержанности стиля, но Вэнс стал моим личным открытием, и я прислушивался к нему куда охотнее, чем к советам старших. Если не считать одного странного фильма, именно Вэнс открыл для меня мир научной фантастики — отец запрещал мне читать такое — и потому оказался для меня настоящим откровением. Тот факт, что можно писать про угасающее Солнце и удивительных людей, живущих под ним, поверг меня в шок, от которого я так никогда и не оправился. Да, действие почти всех написанных мной произведений происходит в современности, но если бы не Вэнс, я мог бы стать одним из тех писателей, что повествуют о психологических нюансах своих неудавшихся браков. Не то чтобы я их осуждал, но в моем случае — куда веселее…
Спасибо вам, Дж. В.
Люциус Шепард стал одним из наиболее популярных, значимых и плодовитых писателей 1980-х — в то десятилетие, равно как и в большую часть последующего, на читателей обрушился поток удивительных, лихо закрученных историй, созданных Шепардом. Его перу принадлежит знаковая повесть «R&R», принесшая автору премию «Небьюла» в 1987-м, а также «Охотник на ягуаров» («The Jaguar Hunter»), «Black Coral», «А Spanish Lesson», «Человек, раскрасивший дракона Гриауля» («The Man Who Painted the Dragon Griaule»), «Shades», «А Traveller's Tale», «История человечества» («Human History»), «Голос ветра в Мадакете» («How the Wind Spoke at Madaket»), «Beast of the Heartland», «Красавица-дочь добытчика чешуи» («The Scalehunter's Beautiful Daughter») и «Barnacle Bill the Spacer» — последнее произведение удостоилось «Хьюго» в 1993 году. В 1988-м Люциус Шепард получил Всемирную премию фэнтези за объемный сборник рассказов «Охотник на ягуаров», а в 1992-м аналогичную премию ему принес сборник «The Ends of the Earth».
С середины и до конца 1990-х Шепард практически не писал, но в новом веке к нему вернулась былая плодовитость; по моим подсчетам, только в 2003 году увидели свет десять или даже одиннадцать его произведений — в основном повестей, но также были три небольшие книги, совсем немного не дотягивающие до того, чтобы называться романами: «Закат Луизианы» («Louisiana Breakdown»), «Мушка» («Floater») и «Кольт полковника Резерфорда» («Colonel Rutherford's Colt»). За это время автор не утратил своего таланта — такие истории, как «Radiant Green Star», «Лишь частично здесь» («Only Partially There») и «Liar's House», заслуживают того, чтобы называться самыми лучшими его работами, a «Over Yonder» принесла ему премию Теодора Старджона. Вполне возможно, Шепард еще только начинает набирать обороты. В числе его произведений романы «Green Eyes», «Kalimantan», «Золотая кровь» («The Golden»), а также сборники «Barnacle Bill the Spacer», «Trujillo» и «Two Trains Running». Кроме того, он выпускал сборники эссе и статей: «Sports and Music», «Weapons of Mass Seduction», «With Christmas in Honduras: Men, Myths, and Miscreants in Modem Central America». Последними его книгами стали два сборника: «Dagger Key and Other Stories» и объемная коллекция ранее выходивших работ «The Best of Lucius Shepard».
