Книга Сиротка. Расплата за прошлое - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Ты вроде проголодалась, а сама ничего не ешь, — заметила Мадлен. — Успокойся, я больше не буду упоминать имени месье Лафлера. Хотя мне это будет непросто, поскольку этот человек всегда защищал наш народ и очень много сделал для детей монтанье, живущих вокруг озера Сен-Жан.

Эрмин взяла ломтик хлеба и кусочек шоколада, на ее красивых губах играла рассеянная улыбка.

— Он был бы тебе хорошим супругом, — ласково сказала та. — Ты решила хранить целомудрие, но ты всегда можешь отказаться от обета безбрачия!

— Мин, перестань! Овид Лафлер никогда мною не интересовался, видел только тебя, и ты об этом прекрасно знаешь. И если бы я решила снова выйти замуж, то уж точно не за мужчину, влюбленного в другую женщину.

— Я пошутила!

— Я так и поняла. Думаю, ты бы сильно расстроилась, если бы я ушла от тебя к мужу.

Они обменялись понимающими улыбками и принялись за печенье. Это могла бы быть обычная поездка с радостным предвкушением встречи с детьми, Лорой, Жослином и Мирей. Но Эрмин, как и Мадлен, знала, что по прибытии в Роберваль ее ждут печать и уныние.

— Ты можешь себе представить? — вздохнула молодая певица. — Мамин дом сгорел! Все уничтожено. Я стараюсь меньше об этом думать, но в том роскошном доме хранились наши воспоминания, многие дорогие мне вещи, альбомы с фотографиями, рисунки Лоранс, игрушки, которые я берегла для Констана… Не говоря уже об одежде и книгах. Мукки с близняшками нечего надеть. Придется все покупать заново. Хорошо, что у меня есть кое-какие сбережения в Робервале, в Национальном Банке Канады.

— Наверняка осталось много одежды в вашем доме на берегу Перибонки, — заверила ее Мадлен.

— Надеюсь, мы сможем провести там все лето, как планировали. Шарлотта с Людвигом, наверное, уже на месте, ведь ей скоро рожать. Я обещала присутствовать при родах. И мне не терпится обнять их малышку Адель. Я так люблю наш дом в глубине леса, вдали от всех!

— А мне хочется поскорее увидеть Акали. Она молодец, что согласилась провести там лето, чтобы понянчиться с Аделью.

— Твоя дочка так же прекрасно ладит с малышами, как и ты. Но больше всего ее интересуют уроки английского, которые даст ей Шарлотта. Акали так любит учиться! Ей интересно все новое.

— Ты права, — с гордостью ответила Мадлен. — Она у меня умница.

Они немного помолчали. Эрмин думала о своей матери. Лора, наверное, была в полном отчаянии.

— Бедная мама! — тихо вздохнула она. — Я сделаю все возможное, чтобы ее утешить. Где же они с папой теперь будут жить? Мукки с близняшками поселились в Маленьком раю, но это временно.

«А мы с Тошаном, Мадлен, Констан — где мы остановимся, когда приедем? — молча спрашивала она себя. — В Маленьком раю всего четыре комнаты! Допустим, в одной разместятся родители, Луи может занять вторую вместе с Мукки, а Лоранс и Мари-Нутта с Кионой — третью. Последняя остается нам с Тошаном. А как же Мирей? Господи, не могу в это поверить. Какой страшный удар судьбы! Но не стоит убиваться. Слава Богу, никто не погиб при пожаре».

Эрмин бросила полный обожания взгляд на своего малыша, который крепко спал. Мадлен укрыла его шерстяным пледом. «Ребенок, олицетворяющий мир на всей земле и в моем сердце! Я была так счастлива, когда поняла, что беременна, когда носила его в себе, чувствуя, какой он крепкий, здоровенький».

Она никогда не забывала о смерти своего трехмесячного младенца Виктора осенью 1939 года. Эта потеря глубоко ранила ее.

«Без Кионы я бы не смогла это пережить, — взволнованно подумала она. — Мой ангел-хранитель сумел утешить меня своими улыбками, своей нежностью и силой. Где же сейчас моя Киона? Только бы она вернулась в Валь-Жальбер!»

Через пять вагонов от них, в хвосте поезда, Тошан задавал себе тот же вопрос. Напротив него сидел мужчина, погруженный в изучение французского журнала. После короткого приветствия при посадке они время от времени бросали друг на друга взгляды. Тошан намеревался вечером поужинать в вагоне-ресторане. Его попутчик ждал, пока останется один, чтобы перекусить тем, что взял в дорогу.

— Хотите полистать мой журнал? — внезапно спросил мужчина приветливым тоном. — Он из самого Парижа.

— Благодарю вас, я не расположен к чтению, — ответил Тошан.

— Жаль! — продолжил его сосед. — Послевоенные волнения в Канаде и Франции заслуживают внимания.

— Мои мысли сейчас заняты другим. К тому же у меня остались не очень приятные воспоминания о Франции.

С этими словами Тошан раздраженно закурил, даже не спросив у своего спутника, не помешает ли ему дым сигареты. Терзаемый проблемами, ожидавшими его в Робервале, он не был расположен к беседе.

— Вы ведь Тошан Дельбо? — поинтересовался мужчина.

— Да. Откуда вы меня знаете?

— Я тоже родом из этих мест. Овид Лафлер, учитель. Мы не раз пересекались на перроне в Перибонке, вы просто не обращали на меня внимания. Я возвращаюсь из Франции, где провел целый год недалеко от Лиона, и очень рад встретить своего земляка.

Тошан рассеянно улыбнулся и окинул Овида Лафлера взглядом. Судя по всему, они были ровесниками: на вид его спутнику было лет тридцать шесть или тридцать семь. Худое лицо с ярко-зелеными глазами обрамляли волнистые темно-русые волосы. Узкая короткая бородка подчеркивала волевой подбородок.

— Рад за вас, месье! — бросил Тошан из чистой вежливости, поскольку лицо учителя было ему незнакомо.

— Я имел удовольствие поддерживать вашу супругу во время войны, — добавил Овид. — Но она наверняка вам об этом рассказывала. Мы сумели вызволить малышку Киону из государственного пансиона, этой позорной школы, по выражению мадам Дельбо.

Услышав это «мы», Тошан внутренне передернулся, но виду не подал.

— Да, припоминаю. Месье Лафлер, разумеется… Мы вам стольким обязаны! — воскликнул он. — Простите, во время войны много всего было. Но я помню, что моя жена рассказывала мне в одном из писем, как она нашла Киону благодаря вашей энергичной помощи. Если я правильно понял, вы также даете уроки индейским детям в резервациях?

Овид Лафлер с облегчением вздохнул. Они пожали друг другу руки.

— Это так, судьба маленьких монтанье всегда меня волновала. Поэтому я уже опубликовал две статьи о недопустимом обращении с детьми в так называемых пансионах. Вы ведь метис, думаю, вас это тоже не оставляет равнодушным.

Учитель говорил с воодушевлением, глаза его горели азартом. Это почему-то вызвало у Тошана раздражение.

— Согласен, в юности меня это сильно беспокоило, — заметил он. — Я получил свою порцию издевательств, но, возможно, я сам их искал, поскольку носил длинные волосы и кожаные куртки с бахромой. Я бросал всем вызов своим индейским происхождением. Я мог бы вести себя по-другому и избежать многих неприятностей. Ведь мой отец был ирландцем, с белой кожей и светло-рыжими волосами. Война уничтожила многие мои принципы. Миллионы евреев погибли в концлагерях из-за нацистской идеологии и Гитлера, этого монстра, жаждущего крови. В сущности, по всему миру живут народы, истребляемые из-за цвета кожи, религии, чего-то еще. Сейчас меня волнует только моя семья. Я и так дорого заплатил за свое желание сражаться во имя справедливости.