Книга Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

До последних дней службы в армии Смоленский оставался бунтарем. Когда других солдат по окончании срока службы отправили домой, командир в отместку за все доставленные Смоленским неприятности не выдал ему документы о демобилизации. Тогда Краснянский и Смоленский зашли к офицеру, схватили лежавшие на столе документы, выбежали из кабинета, перелезли через забор и скрылись. Они приехали в аэропорт, но у Смоленского не было билета. Один из знакомых Краснянского, работавший в аэропорту, помог ему приобрести билет до Москвы.

В столице перспективы Смоленского, вернувшегося после двух лет армии, оставались по-прежнему безрадостными. Единственное, что он освоил в армии, — это профессия наборщика. Краснянский пытался устроить его в Полиграфический институт, но Смоленскому нужно было помогать двум сестрам и матери, поэтому вместо учебы он предпочел идти работать в типографию. “Я был врагом народа, — вспоминал Смоленский, — вернее, сыном врагов народа. Я не мог найти приличную работу”.

Разочарование Смоленского росло, но одновременно он становился все более оборотистым дельцом теневой экономики. Три года после службы в армии он проработал в типографии, а затем стал старшим мастером в издательстве одного из советских промышленных министерств. Его зарплата составляла 110 рублей[2]. Кроме того, он подрабатывал в пекарне.

Чтобы работать на двух работах, требовалось множество разрешений, но Смоленский договорился со знакомым, который оформил документы на свое имя. Смоленский зарабатывал еще шестьдесят рублей, из которых десять отдавал этому знакомому.

Свои первые джинсы Смоленский носил целый год. Как многие представители его поколения, он часами просиживал на кухне, жалуясь в задушевной беседе на свои беды. “Система была организована таким образом, чтобы мы половину жизни думали о еде, — рассказывал он, — а вторую половину тратили на покупку одежды, чтобы было чем прикрыть задницу”.

Чтобы выжить, Смоленский по ночам использовал возможности своей типографии и печатал Библии наперекор системе. Это было его местью. Смоленский говорил, что он также старался помочь Церкви, печатая Библии “бесплатно”. Русская православная церковь, настаивал он, “могла помочь уничтожить существовавшую систему”. Однако церковная иерархия относилась к государству лояльно, поэтому неясно, почему Смоленский считал это своей местью.

Выгода кажется более правдоподобным объяснением. Смоленский нашел в системе брешь: на Библии был спрос, а он мог печатать их. Биолог Алекс Гольдфарб, через которого в то время иностранные журналисты поддерживали связь с диссидентами, использовал журналистов и дипломатов для контрабанды книг. “Библия не только представляла ценность сама по себе, но и была своего рода валютой, — сказал он мне. — Это был способ поддержать людей. Если мы получали партию книг, мы отдавали их в семьи осужденных, поддерживая их”. Возможно, Смоленский пришел к выводу, что борьба с системой и получение незаконных левых доходов — это одно и то же, пояснил Гольдфарб. “Деловая активность была формой политического инакомыслия, — сказал он. — В те дни система ценностей была иной. Люди, воровавшие типографскую краску и печатавшие Библии, были героями, они были хорошими. Плохими были те, кто доносил на них в КГБ”{13}.

Кто-то донес на Смоленского, и в 1981 году он был арестован КГБ. Это были годы глубокого застоя. Смоленскому исполнилось всего двадцать семь лет. Его обвинили в “хищении государственной собственности” — семи килограммов типографской краски, — а также в осуществлении незаконной “индивидуальной коммерческой деятельности”. Но в КГБ дело Смоленского считали пустячным. Смоленский вспоминал, что его пытались обвинить в краже бумаги, но не смогли. “Поскольку антисоветских листовок не было, — сказали ему, — мы вас пожалеем”. Дело было передано в милицию. Сокольнический суд Москвы приговорил Смоленского к двум годам принудительных работ в строительной бригаде в городе Калинине. Решением суда ему было запрещено в течение трех лет занимать должности, связанные с “материальной ответственностью”. Другими словами, противники капитализма не хотели, чтобы Смоленский имел доступ к деньгам. Он осмелился заняться “индивидуальной коммерческой деятельностью”, а в 1981 году это все еще считалось преступлением{14}.

Арест лишь укрепил бунтарский дух Смоленского. “Государство считало, что может диктовать, что правильно, а что неправильно, — рассказал он мне позже, и воспоминания зажгли огонь в его глазах. — Хотя именно оно создало такие условия, что я нигде не мог найти работу, не мог заработать деньги честным путем, не мог поступить в хороший институт. Они закрыли передо мной все пути! Я не мог поехать за границу. Я хотел поехать туристом, но мне сказали: “Нет, вам нельзя”. Смоленский вспомнил, что ему запретили поездку даже в одну из стран социалистического блока. “Я сказал: “Я что, прокаженный?” А они ответили: “Вы — опасный элемент”.

Перед Смоленским были закрыты почти все двери, но его спасла экономика дефицита. Советские центральные плановые органы постоянно не удовлетворяли потребность в строительстве зданий в Москве, и работы всегда было больше чем достаточно. “В строительстве всегда можно было заработать деньги”, — вспоминал Краснянский. Смоленский стал одним из руководителей управления Ремстройтреста, государственной организации, занимавшейся строительством и ремонтом жилых помещений. Он имел грузовик и стандартную двухкомнатную квартиру площадью двадцать восемь квадратных метров.

Москва в те годы была переполнена людьми, и система не могла обеспечить их жильем. Новую квартиру ждали десять лет и дольше. Государственные строительные организации были не в состоянии удовлетворить потребности. Жилья, как и всего остального, остро не хватало. Хотя государство установило минимальный размер жилой площади, девять метров на одного человека, почти у половины населения города, составлявшего 9,5 миллиона человек, жилплощадь была еще меньше{15}. Единственной отдушиной стала лесистая загородная зона с разбросанными по ней поселками из грубо сколоченных дач, где москвичи спасались жаркими летними вечерами и где Смоленский получил свою первую прибыль.

В то время строительство велось некачественно и растягивалось на годы. По всему городу возводились огромные и безобразные жилые корпуса из бетонных панелей. Частных строительных компаний не было.

Заводы тоже строили медленно, особенно в тех отраслях промышленности, которые не входили в привилегированный военно-промышленный комплекс. В последние годы существования Советского Союза по мере того, как руководители предприятий приобретали все больше самостоятельности, многие из них стремились вести строительство самостоятельно. Построить что-то в разумные сроки часто удавалось только с помощью небольших, как правило “теневых”, строительных бригад, умевших работать быстро.