Книга Зеркало моды - Сесил Битон

Эти дамы словно родились для роскоши. Так что конкуренция была высока: стремясь снискать славу, парижские портные состязались в изобретательности и смелости. В ранний час, когда скачки открывались, помощницы портных еще втыкали булавки в ткань – при этом к началу мероприятия платье неизменно было готово».

После 1914 года этому блистательному обществу, как, впрочем, и многому другому, настал конец. Гарри Мелвилль сетовал на то, что послевоенные кокотки стали слишком «гольф-клубными». Сегодня профессия куртизанки практически вымерла, стала анахронизмом, либо навсегда переродилась, опошлилась и утратила всякую связь с образом красавицы в шикарном экстравагантном туалете.

Богини полусвета, навсегда канувшего в Лету, были проститутками, но проститутками высочайшего класса. При всей любви одеваться ярко и вычурно они не переступали черту вульгарности, в противном случае они бросили бы тень на своих покровителей, отличавшихся хорошим вкусом. Поэтому золото, слуги, акции и облигации им достались по праву. Лучшие представительницы этой сомнительной профессии жили в собственных домах и квартирах, знали, как обходиться с прислугой, как выбрать еду и вино, прекрасно умели развлечь гостей, которых пригласил их кавалер, при этом делали это с подкупающей беспечностью, каковой недоставало этим господам у них дома: когда респектабельная куртизанка грациозно сходила со ступенек экипажа и направлялась в Булонский лес выгуливать афганских борзых, с ней не могла соперничать ни одна герцогиня. Не менее элегантно смотрелись эти дамы и в магазине платья, где их принимал сам великий Жак Дусе – аккуратная бородка клинышком, гвоздика в бутоньерке, ни дать ни взять иностранный посланник. Конечно, пути герцогини и парижской кокотки в то время не пересекались в принципе, не случалось этого и в последующие двадцать лет, а когда наконец случилось, кокотки исчезли как класс. Как остроумно заметил Кристобаль Баленсиага, вчерашняя кокотка выросла в солидную даму.

Она направлялась в Булонский лес выгуливать афганских борзых

Королевы полусвета особенно не стремились обрести статус, узаконить свое положение, выйдя замуж за покровителя. Бывало, они влюблялись, как у Колетт в романе «Шери», в мужчину своего круга, но не могли оставить свое священное ремесло. Если вдруг аристократка замечала джентльмена из своего круга в обществе кокотки, и речи не шло о том, чтобы отпустить колкое замечание в его адрес или в адрес его спутницы. Наоборот: обедая в обществе загадочной дамы в жемчугах, кружевах и вычурной шляпке, мужчина-аристократ будто облачался в плащ-невидимку – его высокородные друзья его не замечали, как если бы его не было вовсе.

Некоторые из этих ярких и известных в свете дам имели некоторое отношение к театру. Они фотографировались в богато украшенных гостиных, одетые в неглиже из невесомой воздушной ткани, и подпись под снимком нередко гласила, что это «известная актриса». Большинство наслаждалось роскошью в Париже, некоторые предпочли Лондон.

Последней представительницей полусвета, пожалуй, была ослепительная блондинка со шведскими корнями, некая Жаклин Форзан; ее звезда взошла накануне войны и закатилась незадолго до ее окончания. Она была изящна и грациозна, фигура ее имела совершенно неповторимые линии, а кожа славилась ослепительной белизной. Носик у нее был маленький и округлый, а соблазнительно приоткрытые губы – ровно такие, какие нужно. Все в ней словно призывало к близости. Негритянские глаза, подчеркивавшие бледность ее личика, придавали ей удивительный шарм – не меньше того, коим отличалась ее соперница, актриса Женевьева Лантельм. При этом на фоне этой знойной блондинки Форзан выглядела скромнее, строже и куда загадочнее, кроме того, в ней не было ни тени вульгарности. Она была будто растворена в благоухании пармских фиалок и казалась недосягаемой.

Форзан, 1911 год

Длинные волосы ее были распрямлены и сильно приглажены, на античный манер, – можно сказать, что Форзан предвосхитила моду на аккуратные мальчишеские стрижки 20-х годов. Хотя в то время считалось элегантным ходить, подав корпус несколько вперед и прогнув его подобно скользящей по воде лебедушке, осанка у Форзан была совсем иной: она, напротив, отклонялась назад, слегка выставляла вперед бедра и шла строго по прямой линии. Под мышкой она носила туго свернутый зонтик, при этом другой рукой удерживала на поводке – ни много ни мало – двух афганских борзых, отчего манжета задиралась до локтя.

Они умели произвести впечатление, и притом с большим художественным вкусом

В отличие от большинства современниц она предпочитала не слишком подогнанный по фигуре наряд, видимо полагая, что в свободном крое есть свое очарование.

Особый шик платью в стиле Директории придавали белые и серые гофрированные шифоновые ленты, спадающие вниз от высокой талии. Фурор произвел и ее костюм из тонкого черного сукна в сочетании с гетрами до щиколоток и плотно сидящей шляпкой-током, украшенной перьями цапли. Один из моих знакомых, человек впечатлительный, видел, как она вышла из эффектного синего авто и направилась в магазин, вскинув головку подобно голубице; в память моего приятеля навсегда врезалась зауженная драпированная юбка с разрезом до колена, закутанные в шиншиллу плечи и изящные руки, а еще тюрбан, из которого произрастала пышная эгретка.

Форзан и другие дамы полусвета умели постоянно подогревать интерес к себе, причем не только у мужчин, но и в своем кругу. Может быть, в то время произвести фурор было проще, чем теперь. Когда Форзан входила в ресторан лондонского отеля «Савой», все вокруг вскакивали с кресел, пытаясь разглядеть гостью. Ее пусть и довольно странный, но неподдельный природный шарм в то время будоражил кровь сильнее, нежели теперь, и всегда одерживал победу над мимолетными модными веяниями. По крайней мере, по дошедшим до нас снимкам совершенно ясно, в чем именно она превосходила современниц.

Конечно, людям наших дней трудно оценить, насколько прогрессивны были эти дамы по части моды: нам с тех пор навязали столько пустых подделок, что мы сделались слепы и разучились видеть подлинный вкус. Так, например, до появления актрисы Евы Лавальер женщинам даже в голову не могло прийти собирать волосы в тугой пучок, чтобы подчеркнуть несколько монгольские черты лица, а тем более носить строгий костюм с пиджаком.

Бесспорно великолепное зрелище представляла собой и Женевьева Лантельм, когда в сопровождении южноамериканского миллионера Эдвардеса занимала место в театральной ложе. Сохранился набросок, сделанный Жаном Кокто: на Эдвардесе вместо привычного фрака и крахмальной манишки – рубаха из мягкого материала, а у его спутницы намалеваны рыбьи губы, на голове копна кудрей, на шее почти что собачий ошейник из бриллиантов; сидит она не прямо, как заведено, а почти перегнувшись через перила так, что каскад жемчужных нитей свешивается вниз.