Книга Не стреляйте в пианиста - Елена Мищенко

Но когда мы выехали на Красноармейскую, я уже перестал смотреть по сторонам и начал смотреть на дорогу, на которой творилось нечто совсем необычное – водители на этой магистральной улице относились к правилам дорожного движения, я бы сказал, легкомысленно. Дважды я видел машины, выезжавшие на обгон на встречную полосу, разметку на полосы движения они вообще игнорировали. Даже в Америке я не чувствовал такого засилия машин – они парковались в проездах и на тротуарах, иногда у машины, запаркованной на тротуаре, одно колесо свешивалось на проезжую часть. Несмотря на свой многолетний опыт вождения, я тут же отказался от мысли садиться в Киеве за руль, особенно в центре города.

В Ясногородке нас ожидала хозяйка – Ольга Рыкунова и добродушная собака Кнопка. Гостевой домик оказался очень уютным: большая гостиная с двумя стеклянными стенами и кухонным блоком, две спальни с подсобными помещениями и удобствами, кинозал и открытая веранда, висящая над небольшим прудиком, из которого вода спускалась каскадами в лощину. И все это находилось в лесу. Я с удовольствием гулял по утрам по этому лесу, вдыхая его запах, который отличался от запаха лесов, с которыми я встречался в Америке. А может быть мне это казалось, так как этот запах навевал мне воспоминания о далеком прошлом, о ранней молодости, о наших пикниках с шашлыками и с ночевками, о наших походах на этюды с приятелями, которых я уже не застал.

Ежечасно нас посещали Кнопка и соседский пес Лак. У них были весьма нежные отношения. Но в то же время маленькая Кнопка давала ему все время понять, что она тут хозяйка. Она вертела задиком и трогала лапкой – просилась на руки.

Следующий день после приезда ушел на акклиматизацию (все-таки разница в восемь часов), на телефонные звонки к приятелям и коллегам и на составление программы нашего пребывания в Киеве. Нужно было провести презентацию книг, посетить свой родной институт, в котором я проработал много лет, посетить Союз Архитекторов, устроить встречу с коллегами, посетить мастерские знакомых архитекторов, офис Юрия Михайловича, посмотреть его объекты, встретиться с Юрием Викторовичем Самойловичем, который так много сделал для издания наших книг, навестить друзей, устроить пару приемов и, наконец, просто погулять по городу. И все это за две недели. Задача не из легких.

Встречи в институте, в Союзе архитекторов и презентация книг прошли очень тепло. Радостно было знать, что тебя помнят и немного грустно от того, что многих коллег уже нет. Особенно приятны были дружеские, даже во многом восторженные выступления на презентации тех, кто уже успел прочитать эти книги: супругов-архитекторов Людмилы и Виктора Судоргиных, Сергея Буравченко, Евгения Лишанского, и других коллег.

В институте все было знакомо, кроме того, что мастерские перемешались по новому и все сотрудники пересели за компьютеры. Финал встречи проходил все в том же просторном и строгом кабинете директора Александра Павловича Чижевского. Приятным разнообразием на общем фоне был кабинет главного архитектора Сергея Григорьевича Буравченко с антиквариатом, музыкальным кибордом, которым он в совершенстве владел, массой книг, акварелями, среди которых я увидел и свою скромную работу. Настоящий кабинет главного архитектора.

Крещатик меня удивил многочисленными названиями заведений на иностранных языках (так это было непохоже на Украину). Создавалось впечатление, что мы не покидали Соединенные Штаты. Проходя метро «Крещатик», мы читали «Reebok», «Ernst Young», «Jennifer» и т. д. На стенах домов, обрамлявших пассаж мы читали «W-discount», «New collection», «Gloria Jean’s» и др. И только на Бессарабке мы увидили огромное панно, с надписью на украинском, но тоже с сильным западным уклоном «Час купувати нерухомiсть за кордоном». Вспомнился очерк Михаила Булгакова «Киев-город»:

«Достопримечательности – это киевские вывески. Что на них только не написано, уму непостижимо. Оговариваюсь раз и навсегда: я с уважением отношусь ко всем языкам и наречиям, но, тем не менее, киевские вывески необходимо переписать. Нельзя же в слове «гомеопатическая» отбить букву «я» и думать, что благодаря этому аптека превратилась из русской в украинскую. Нужно наконец условиться, как будет называться место, где стригут и бреют граждан: «голярня», «перукарня», «цирульня» или просто-напросто «парикмахерская»…

А что, например, значит С, М, Р, Iхел»? Я думал, что это фамилия. Что такое «Кагасiк» – это понятно, означает «Портной Карасик». «Дитячий притулок» – понятно благодаря тому, что для удобства национального меньшинства сделан тут же перевод: «Детский сад», но «смерiхел» непонятен еще более, чем «Коугу всерокомпама»…

С тех пор прошло 85 лет, но мне кажется, что если бы сегодня Михаил Афанасьевич попал на Крещатик, у него бы возникло намного больше поводов удивляться современным вывескам и рекламам.

Площадь Калинина удивила паноптикумом скульптурных и архитектурных форм и фонарей. Скрасил это все мятный чай с листиками и свежайшими пирожными в кафе на одном из верхних этажей кафе «Глобус» с видом на площадь Независимости и склоны, ведущие к ней, вплоть до столь знакомой Софиевской колокольни. Этот пейзаж доставил нам большое удовольствие. Бессарабский рынок обрадовал невероятным изобилием, все теми же бабами, требовавшими «Женщына, пробуйте капусточку», «Пробуйте сало, тилькы вчора обжигалы у соломи». Но в то же время торговый зал был почти пустым. Цены были такими: свинина 40–50 гривен за килограмм, говядина 30–40 гривен, курица 20–30 гривен, то-есть цены были близкими к нашим, американским. Однако малое количество покупателей, как мне объяснили, вызвано низкой средней зарплатой рядовых киевлян и низкой пенсией пенсионеров. Это подтвердилось. Когда мы вышли из Бессарабского рынка и прошли через двор к Крещатику, то увидели у мусорного бака довольно прилично одетого пожилого мужчину.

Но больше всего меня тянуло в те места, где протекало мое детство и юность: в Софию, на площадь Богдана Хмельницкого. Когда я подошел к своему бывшему дому, я понял, что внутрь не попаду. Дом был реконструирован и достроен на один этаж, подьезды закрыты и проходных парадных не было. Выглядел он отлично. Я обошел квартал и зашел во двор со стороны Рыльского переулка. Двор тоже преобразился. Исчезли сараи и гаражи, на крышах которых мы играли в войну и в «Тимур и его команду», учились курить и осваивали неформальную лексику под руководством старших товарищей – отчаянных хулиганов. Где вы теперь, всемогущий Тюля, жизнерадостный Антик, мрачный щипач Баков? Вместо сараев и хибарок – клумбы, полисадники, скамейки. Гуляют гувернантки с детьми. Вот два подьезда дома № 20. В одном из них жил Юлик Сенкевич, который стал теперь известным скульптором, в другом жил Юра Евреинов – соавтор архитектора Добровольского по Бориспольскому аэропорту. Возле одного из них всегда сидела на собственном венском стуле толстая убогая Тася с большими ментальными проблемами. Она всегда молчала и была очень мрачной. Иногда, когда проходил кто-нибудь из подростков она говорила: «Дай руп – бову покажу». Однажды любопытство взяло верх, и мы с Антиком скинулись и дали ей рубль. Она завела нас в подъезд к лестнице и сказала «Стой тута!» После этого поднялась на один марш и оголила свои малособлазнительные телеса. При этом она издала громкий победный гортанный звук. И тут любопытство почему-то перерасло в страх. Мы бежали без оглядки, как будто за нами гналась стая волков.