Книга История Икбала - Франческо Д'Адамо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но все-таки… никто не отдавался работе целиком, как раньше. После обеденного перерыва мы возвращались в мастерскую как можно медленнее, бурча и еле волоча ноги. Днем во время бесконечной работы мы все чаще отвлекались, болтали друг с другом или даже хихикали, и крики и угрозы Хуссейн-хана действовали далеко не сразу. Щепка болтался там и сям, поднимая клубы пыли и усиливая общую неразбериху.
Однажды ткацкий станок Мухаммеда, заики с гор, сломался, и, хоть Хуссейн-хан и был убежден в том, что это был самый настоящий саботаж, он не решился засунуть Мухаммеда в Склеп на неделю. В другом станке запутались челноки, и понадобилось несколько часов, чтобы он снова заработал.
Икбал успокоился. Хозяин приказал ему заново начать тот самый ковер, который он уничтожил, и он работал серьезно и внимательно — проворно и умело, словно ничего и не случилось.
Хуссейн-хан все время за ним следил, но старался, чтобы мы этого не замечали. Он с угрюмым видом бродил по мастерской, заложив руки за спину, и то и дело резко оборачивался, чтобы посмотреть на Икбала. Казалось, что Хуссейн нервничает, что это он теперь боится, а не мы. И чем больше становился ковер Икбала, тем более нервным и раздражительным становился хозяин. Но к самому Икбалу он ни разу не обратился, ни словом его не попрекнул.
В общем, все было как-то необычно.
— Хуссейн боится, что я снова уничтожу ковер, — объяснил нам Икбал. — Он тогда потеряет много денег.
— Но ты ведь не сделаешь такой глупости, правда? — спросила я с тревогой.
— И в мыслях нет, — уверил он меня.
Теперь наши ночные собрания стали практически ежедневными. Мы даже не дожидались, когда в доме хозяев погаснет свет: едва Хуссейн защелкивал замок на старой цепи и уходил прочь, мы вставали со своих подстилок и усаживались в круг. С нами усаживался странный парень Щепка и иногда кто-то из других ребят.
— Нам бы сбежать всем сразу, — предлагал Щепка, — представляете, какое лицо будет у Хуссейна! Я его терпеть не могу, он еще хуже, чем мой прежний хозяин. Давайте станем настоящей бандой и захватим грузовики, которые приезжают в город.
— Почему грузовики?
— Там полно еды.
— Что за ч-чушь, — заикался Мухаммед, — нам нужно бежать в горы, к-ко мне. Там хозяин до нас ник-когда не д-доберется.
— А до тебя он тогда как добрался?
— Ч-черт его знает!
Мы выпускали пар. Нам было даже весело. Но мы прекрасно знали, что ничего не изменится. У нас было правило, одно из первых, которое усваиваешь, когда тебя забирают из дома работать: никогда не говорить о будущем.
Никто из нас не мог позволить себе сказать: «следующим летом», или «через год», или «когда я вырасту». Конечно, мы говорили о том дне, когда выплатим долг, об этом мы еще как говорили — чуть ли не до изнеможения. Но никто из нас по-настоящему в это не верил. Это было вроде стишка, который знаешь наизусть и повторяешь, когда тебе одиноко. А что нам еще оставалось?
Икбал был первым, кому хватило смелости произнести вслух, что долг никогда не выплатить. И он был единственным, кто говорил о будущем.
Я хорошо помню ту ночь. Уже началась осень, и было слышно, как дождь барабанит по пластиковой крыше мастерской. Мы двое шли спать всегда последними, нам нравилось оставаться вдвоем, чтобы поговорить еще немного.
— Фатима, — прозвучал в темноте его голос, — следующей весной мы с тобой запустим воздушного змея. Помни об этом, что бы ни случилось.
Я ничего не ответила. А что я могла сказать? Я понимала, что он собирается сделать очередную глупость и я все равно не смогу ему помешать.
Я сказала самую банальную вещь на свете:
— Береги себя!
Следующей ночью, когда бушевала гроза, Икбал встал незадолго до рассвета, проскользнул — не знаю как — через то самое узкое окошко за грязной занавеской, пересек сад Хуссейн-хана и сад его соседа, перелез через стену, пробрался через два огорода — там наутро обнаружили его легкие следы, — добежал до дороги и исчез.
Два дня мы ничего о нем не слышали. Обнаружив побег, Хуссейн собрал родственников и друзей, они расселись по фургонам и отправились искать Икбала, проклиная его на чем свет стоит.
Весь день мы были как на иголках и каждую минуту оборачивались к двери, в проеме которой были видны ворота. Хуссейн вернулся на закате, черный от злости, он насквозь промок, сапоги все в грязи. Первым делом он зашел в мастерскую, где мы сидели над своими станками.
— Теперь, — сказал он, — вы все будете работать на час больше. Каждый день.
Потом он собственными руками поставил решетку на окно в уборной и забрал у Карима ключи от мастерской.
— С тобой я потом разберусь, — погрозил ему Хуссейн.
Карим испугался до смерти.
А мы подумали: «У Икбала получилось. Наверное».
Хуссейн уезжал и назавтра, но еще до того, как муэдзин проголосил полуденную молитву, он вернулся, заперся в доме и больше не выходил.
Работая, я думала о Икбале: может, ему удалось добраться до дома и обнять родителей? Но тогда хозяин точно бы его нашел и вернул, пригрозив его родителям долговой тюрьмой. Может, он еще в городе, где-нибудь прячется? Но где спит, что ест?
«Он же такой молодец, — успокаивала я себя, — он справится».
Потом я вспоминала о его обещании: «Весной мы с тобой запустим воздушного змея».
Мне так хотелось, чтобы это было правдой, но я не собиралась себя обманывать. Я рассказывала о своих переживаниях и мыслях маленькой Марии, словно она могла понять меня и ответить или даже меня утешить:
— Ты знаешь, что такое воздушный змей, Мария? Ты когда-нибудь с ним играла?
Она ничего не отвечала, конечно.
— Он очень красивый. Ты бежишь, а змей поднимается в небо, все выше, иногда прямо до облаков, и подпрыгивает вместе с ветром. Но осторожно: ни за что не отпускай веревку. А то потеряешь его и уже не поймаешь. Со мной так один раз случилось. Я была тогда очень маленькая. Отпустила и расплакалась от обиды. Но на самом деле мне нравилось смотреть, как он поднимается все выше и выше, пока совсем не исчезнет в небе. Я, помню, тогда подумала: «Кто знает, куда он полетел? Вот бы и мне с ним!»
В ту ночь я плохо спала, духи то и дело будили меня, хватая за ноги. Наутро третьего дня мы только запустили станки, как сосед Хуссейна прибежал во двор, отвел хозяина в сторону и принялся что-то ему говорить, размахивая руками. Выглядел он очень испуганным.
Хуссейн с хозяйкой зашли в мастерскую, приказали нам бросить все на местах и, подгоняя нас криками, вытолкали во двор. Там они распахнули ржавую дверь, ведущую в Склеп, и запихали нас на лестницу. Я оказалась зажатой посередине.
— Стойте здесь, — приказал Хуссейн, — и чтобы ни звука!