Книга "Загадка" Смерша - Николай Лузан

Сначала яркий дневной свет ослепил глаза, а потом Виктор увидел перед собой опухшее лицо с темными кругами под глазами. Оно говорило либо о беспробудном пьянстве хозяина, либо о болезни почек и ничего хорошего не сулило. Бывший приказчик купца Мохова, успевший до войны поменять десяток должностей и отсидеть три года за растрату социалистического имущества, староста Бобров патологически ненавидел старую власть и лез из кожи вон, чтобы выслужиться перед новой. Подняв голову, он злыми глазами-буравчиками просверлил Виктора и потребовал предъявить документы.

Тот не стал церемониться и, объявив, что выполняет специальное задание начальника 501-го отделения тайной полевой полиции майора Гофмайера, потребовал выделить ему телегу и извозчика. Бобров лишь краем уха что-то слышал об этом майоре, но, не желая связываться с борзым посетителем, вызвал ездового и распорядился выехать в военную комендатуру в Красный Луч.

Через двадцать минут Виктор сидел в подводе. Мучительно поскрипывая, она съехала со двора. Снег только сошел, и на дороге была непролазная грязь. Старая, заезженная кобыла со скоростью черепахи тащилась вперед. Воспользовавшись этим, Бутырин попытался разговорить полицая. Тот, несмотря на внешнюю угрюмость, не прочь был поболтать. Пачка галет и банка тушенки быстро развязали ему язык. Вскоре Виктор был в курсе того, что творилось в окрестностях и выудил у разболтавшегося полицая все, что тому было известно о партизанах. Эти сведения дополняли дезинформацию, которой его снабдили в особом отделе Северо-Западного фронта и делали ее более достоверной.

К обеду они добрались до города. В Красном Луче Гофмайера не оказалось. Заместитель военного коменданта ничего конкретного о нем сообщить не мог. По его данным, 501-е отделение ГФП перебралось в район станции Дно, и потому остаток дня и ночь Виктору пришлось провести в общежитии при комендатуре. Утром с аусвайсом — пропуском, подписанным военным комендантом, двадцатью марками в кармане и попутчиком фельдфебелем Крамером он занял место в купе поезда.

Унылый пейзаж за окном, разрушенные войной полустанки, заброшенные поля не добавляли настроения и будили в сердце Виктора смутную тревогу. За четыре месяца, прошедшие с последней встречи с Гофмайером, утекло немало воды, и он терялся в догадках о том, как тот будет реагировать на неожиданное появление агента, которого, вероятно, давно списал со всех счетов. Виктор мысленно повторял легенду и готовился к встрече с ним. Суета в вагоне отвлекла его от тревожных мыслей.

Впереди возникло изуродованное бомбежками здание вокзала станции Дно. Виктор и Крамер собрали вещи и двинулись на выход. В местной комендатуре им, наконец, точно сказали, где искать 501-е отделение ГФП. Оно несколькими часами ранее в полном составе выехало в деревню Скугры. Расставшись с Крамером, Виктор отправился искать попутный транспорт. Сгустившиеся сумерки отбили охоту у кого-либо отправляться за город, и ему пришлось заночевать на вокзале. Утром подвернулась машина, отправлявшаяся с провиантом для отделения, и Виктор воспользовался оказией. Водитель, совсем еще мальчишка, был только этому рад. Обстрелянный, с оружием попутчик оказался не лишним в рискованной поездке. С небольшими задержками они через полтора часа добрались до места.

Прошло меньше суток, как 501-е отделение ГФП обосновалось на новом месте — в деревенской школе, но во всем чувствовалось твердая рука Гофмайера. Двор был очищен от хлама, на въезде горкой из мешков с песком расплылся дзот. В воздухе звучали перестук молотков и визг пил. Две рабочие команды в спешном порядке сооружали забор. Виктор спрыгнул с подножки и не успел сделать нескольких шагов, как за спиной раздался удивленный возглас. Он обернулся. На него таращился душегуб Зверев. Хмыкнув, Виктор направился к крыльцу и там столкнулся с обер-лейтенантом Функом. У того от удивления отвисла челюсть.

Перспективный Попов, как о нем было доложено в Берлин, несмотря на долгое молчание и сомнения скептиков, не сгинул бесследно в топке войны, а живой, из плоти и крови, стоял перед ним. Рискованная оперативная игра с советской разведкой, затеянная четыре месяца назад, себя оправдала. Схватив Виктора за руку, Функ поспешил первым представить его Гофмаейру.

Зверев, проводив их завистливым взглядом, так и остался стоять у крыльца. Доклад по результатам допроса захваченного в плен партизана, похоже, надолго откладывался. Гофмайер в эти минуты разрывался между телефонами. Прошедшая ночь превратилась для него в настоящий кошмар. Партизаны подвергли атаке оружейный склад, совершили подрыв железнодорожного моста, а на подъезде к Скуграм организовали засаду. В нее угодила рейдовая группа отделения. Это была неслыханная наглость — «бандиты» осмелились на вылазку под самым его носом.

Грохот распахнувшейся двери отвлек Гофмайера от разговора. Он поднял голову. На пороге стоял сияющий Функ. Из-за его спины выглядывала заросшая физиономия. Гофмайер присмотрелся и оторопел. Тот, на ком он уже поставил крест, вернулся из небытия. В телефонной трубке надрывался командир поисковой группы. Гофмайеру стало не до партизан. От его чопорности не осталось и следа. Он подскочил в кресле и вышел из-за стола. Виктор вытянулся в струнку и коротко доложил о выполнении задания.

Выслушав доклад, Гофмайер усадил его за стол, и они вместе с Функом, перескакивая с одного на другое, принялись расспрашивать о том, что произошло с ним за прошедшие четыре месяца. Легенда прикрытия, отработанная в особом отделе фронта, как показалось Виктору, не вызвала у гитлеровцев подозрений. Гофмайер, выслушав до конца историю его злоключений, не стал лезть в детали и распорядился, чтобы Функ занялся его обустройством.

В приемной Виктору пришлось прождать еще несколько минут, когда к нему присоединился Функ, и они прошли в левое крыло здания. В нем силами рабочей команды учебные классы были переоборудованы под офицерское общежитие. Унтер-офицерский и рядовой состав занимал бывшую столярную мастерскую, на скорую руку перестроенную в казарму. Размещение в офицерском общежитии говорило Виктору о многом — Гофмайер выделил его из общей серой массы «одноразовых агентов» и садистов типа Зверева. Но он сильно не обольщался, полагая, что все самое трудное еще впереди. А пока ему предстояло обживать комнату. Обстановка в ней была спартанская: две кровати, две прикроватные тумбочки, стол и три табуретки. Функ довел до него распорядок дня отделения и, дав указание подготовить отчет по результатам выполнения задания, оставил одного.

Сняв бушлат и сапоги, Виктор, как был, в свитере и брюках завалился на кровать и несколько минут пролежал без движения. Рейд по немецким тылам, грозивший в любой момент закончиться в гестапо, а еще больше словесная «пристрелка» у Гофмайера, основательно измотали его. Остановившимся взглядом он уставился в потолок. Веселое пение пилы и задорный стук молотков, доносившиеся со двора, рождали иллюзию мирной жизни, но гортанная немецкая речь быстро ее разрушила.

Виктор встрепенулся. Впереди у него было очередное серьезное испытание — отчет. То, что Гофмайер и Функ изучат его вдоль и поперек, чтобы отыскать противоречия, а потом начать «раскачивать» на них, у Виктора не возникало сомнений. Мысленно пробежавшись по ключевым моментам отчета, он сел за его составление. Слова, тяжелые, будто камни, медленно катились из-под карандаша. Виктор старался избегать деталей, чтобы не дать Гофмайеру повода для лишних вопросов. После нескольких часов работы чистовой вариант отчета был готов, а черновики полетели в печку. Не успел еще остыть пепел, как у двери раздались шаги.