Книга Эммануэль. Верность как порок - Эммануэль Арсан

– Откуда ты здесь? Где ты была все это время? Ты избегала меня? Я тебя чем-то обидел?

– Вовсе нет! Что ты! Можно сказать, что я повышала свою квалификацию.

– Потом обязательно расскажешь. Я видел тебя вчера. Ты неплохо выглядела.

– Тогда почему ты ускользнул?

Вместо ответа он обратился к Аурелии, которая села напротив и смотрела на них:

– Ты привела ее силой?

Та отрицательно покачала головой. Тогда Эммануэль насмешливо-официальным тоном объявила Жану:

– Мы с Аурелией делаем все с полного обоюдного согласия и по своей воле.

– Там, где Аурелия, всегда все прекрасно, – заметил Жан. – Как давно вы друг друга знаете?

– Целую вечность, – заявила Эммануэль.

Жан потормошил ее:

– Вставай, а то я сейчас свалюсь со стула. Хотите чего-нибудь поесть? Или выпить?

– Не сейчас, – отрезала Эммануэль. – Пойдемте к вам, здесь шумно.

– У меня работа, – сказал Жан.

– Перенеси на другой раз, – вмешалась Аурелия. – Давайте вместе проведем вторую половину дня.

Жан, не споря, оплатил счет, взял папку, лежавшую на столе, попросил официанта вызвать такси, обнял Эммануэль за плечо, а Аурелию за талию, и направился вперед, приветствуя кивками головы завсегдатаев, отрывавших глаза от газет или папок, чтобы поверх очков проследить за этим волнующим трио.

Машина переехала на другой берег, но маршрут Эммануэль не интересовал. Она изучала Жана так, будто он вернулся на космическую станцию после выхода на орбиту.

– Ты не поправился и не похудел, хорошо выглядишь. Загар сошел. Мне было интересно, есть ли у тебя борода. Ты всегда говорил, что хочешь отпустить ее в старости.

– Действительно, я так и намереваюсь сделать. Когда стану старым.

– Когда мы разведемся, – уточнила Аурелия, улыбнувшись Эммануэль.

– Можете жить спокойно восемь с половиной лет, – подсчитала та.

– Это точно, – улыбнулся Жан. Чем ты сейчас занимаешься?

– Теперь – только переводами, – извинилась Эммануэль.

– Тяжелые времена, – весело посочувствовал Жан.

5

Квартира была огромной и почти пустой, она совсем не походила на художественную галерею. Эммануэль заметила лишь одну картину Аурелии. Остальные шедевры принадлежали художникам, имена которых Эммануэль определить не могла, за исключением Луизы Занибелли и Пьера Молинье.

На столике, заполненном бумагами и книгами, ее внимание привлек огромный многогранник из незнакомого ей материала, чьи тридцать граней в виде ромбов, казалось, светились разными оттенками.

Эммануэль не стала подсчитывать грани этого странного предмета, она также не видела ничего плохого в вызове, который эта фигура бросала эвклидовому пространству. Она еще помнила научную переписку, перевод которой она только что закончила. Там присутствовала формулировка, которая очень ее рассмешила:

«Почти периодические объекты периодичнее, чем непериодические объекты».

Тем не менее она обратилась к Жану – инженеру, находившемуся в курсе всех технических новинок. По крайней мере, он был таким, когда жил с ней.

Она спросила:

– Откуда у тебя этот триаконтаэдр?

– Я же талантливый мастер, черт возьми! – ответил он. – Или у меня руки не из того места растут?

* * *

Поскольку разговор зашел о работе, Жан поинтересовался:

– Почему ты зарабатываешь фрилансом? Твой муж успешный рекламщик, и, мне кажется, он вполне может обеспечить вас обоих.

– Нельзя любить того, от кого зависишь, – объяснила Эммануэль.

Зря она это сказала. Жан тут же вспомнил эту цитату. И ответил другой, от той же датской романистки:

– «Я без ума от любви! Но доверие! Без доверия нельзя даже выпить чаю со старой дамой».

«Надо же! – подумала Эммануэль. – Этот мужчина ничего не забыл. И это хорошо!»

– Не откажусь от чая, – тут же парировала она. – Но, надеюсь, у вас есть и бутерброды. У меня от любви к тебе свело желудок.

Вместо чая Аурелия принесла шампанское и бутерброды с рыбой. Они с Эммануэль сели рядом на коврике.

– А где же ваши картины? – спросила гостья. – Я имею в виду то, что вы нарисовали до вчерашней выставки. Я здесь ничего не вижу.

Жан опередил жену:

– Публика раскупает картины Аурелии. Она признанный творец.

Эммануэль энергично закивала с набитым ртом. Проглотив бутерброд, она уточнила:

– Художник, который не соблазняет, – вовсе не художник. Искусство существует, чтобы изображать неописуемое искушение, перед которым невозможно устоять. Я презираю художников, которые не способны наделить свои творения особой энергетикой, благодаря которой их хочется желать.

– Но, помнится, ты любила говорить, – напомнил ей Жан, – что только искусство способно наглядно представлять будущее.

– Я не изменила своего мнения. Но не думаю, что будущее будет фригидным.

Аурелия задала следующий вопрос с осторожностью, которую Эммануэль посчитала излишней:

– Не кажется ли вам, когда вы смотрите на мои картины, что желание не имеет пола?

– Я не следую моде, – ответила Эммануэль, – я питаю слабость к красоте. Но воплощать красоту – не мужской удел.

– Хм! – возразил Жан. – Тебя просто окружали хорошие мужчины.

Он по-турецки сел рядом с женщинами.

– Кстати, теперь, когда у тебя ревнивый муж, ты ведь не можешь иметь любовников?

– С чего ты взял, что Марк ревнивый? – засмеялась Эммануэль, но потом невозмутимо уступила. – Я теряюсь в их числе…

– Понятно! – прервал ее Жан. – Почему же ты не хранишь верность мужу?

– Я всегда была верной, – подхватила Эммануэль. – И я остаюсь верной тебе, когда занимаюсь любовью с Марком, потому что остаюсь верна себе. Я так же верна Марку, когда развлекаюсь с любовником, потому что и тот и другой – часть меня.

– То есть у тебя по крайней мере один любовник? И хотя то, что он один, кажется мне странным, это тебе подходит больше, чем супружеские ограничения.

Эммануэль обратилась к Аурелии:

– Почему Жан смеется над моим темпераментом и в то же самое время считает глупым, что у вас нет любовника, помимо него?

Аурелия ответила с серьезным видом:

– Я тоже его об этом спрашивала, на что он мне ответил вашими словами, которые я помню наизусть. Вы сказали так: «Я занимаюсь любовью, будто леплю статую: не буду же я лепить лишь одну? Будь я поэтом, то высказывала бы нежность стихами. Будь я художником, то обогащала бы реальность форм и воображаемых цветов. Но я Эммануэль, и я оставлю на Земле след своего тела…» Очень мудрые слова, не так ли?