Книга Клан бешеных - Марина Серова

Жертвой по сути… А это я очень верно заметила. Вот, например, Алина. Она-то далеко не жертва: попробуй только тронь ее! Так уделает, хотя и словесно, что мало не покажется! Но то Алина. Она у меня боевая подруга, с ней и в огонь, и в воду, и в разведку – никуда не страшно. И себя, и меня в обиду не даст. Хотя по сути своей – трусиха. Но об этом никто, кроме меня, даже не догадывается. Просто у нее натура такая: когда она чего-то боится, то может стать такой агрессивной, что любого обидчика напугает. В эти минуты Алина чем-то напоминала мне соседскую собачку – пекинеса Кнопку. Та, завидев большую собаку, принималась громко лаять на нее и грозно рычать, всем своим видом показывая, что готова сцепиться с врагом насмерть. И, как ни странно, зачастую это срабатывало: многие чужие собаки обходили Кнопку стороной. На всякий случай.

Но я недолго предавалась размышлениям: внизу позвонили, и я пошла открывать.

Алина (легка на помине!) буквально рухнула на мой порог.

– Ой, устала-а, – застонала она, – ноги не держат, руки не поднимаются… Срочно приготовь мне что-нибудь похавать…

– Ты что, весь день простояла в своем пикете? – удивилась я.

– Что значит «в своем»? – возмутилась подруга, кое-как сбросив босоножки и шлепая босыми ногами ко мне на кухню. – Не в своем, а в нашем! Дело освобождения невинно арестованного поэта – это общее дело каждого сознательного гражданина нашего города!.. Похавать, говорю, приготовь что-нибудь, умру ведь сейчас от голода…

– Есть только котлеты-полуфабрикаты, могу разогреть в микроволновке. Ты как?

Нечаева сморщила свой курносый носик:

– Ладно уж, давай трави свою лучшую подругу!

– Сколько разогреть?

– Три. Нет, лучше четыре… А вообще, знаешь, что? Давай пять на всякий случай: что-то я такая голодная сегодня! И хлеба побольше…

Я достала котлеты из холодильника и поставила их в микроволновку.

– Иди мой руки.

– Уже ползу…

Вскоре мы с Алиной сидели за столом. Она энергично уминала за обе щеки дымящиеся котлеты, заедая их хлебом, и умудрялась при этом рассказывать мне, как они стояли в пикете и требовали от полицейских освободить Гришу Буйковского, сколько там собралось его друзей и просто поклонников таланта.

– Даже пресса была, Полин, представляешь? У меня журналист – такой молоденький и симпатичный тоже брал интервью… Я ему такое рассказала!.. Арестовать поэта! Это же наша городская знаменитость! У нас в Горовске что, так много поэтов, что ими можно вот так разбрасываться направо и налево, сажать в каталажки?! Безобразие!.. Еще котлетку положи…

– И чего вы добились? – спросила я.

– Как чего? Гриню обещали освободить.

– Так уж освободить? – засомневалась я.

– А ты думала?! Мы там что, по-твоему, зазря полдня торчали, возле этого полицейского участка?! К нам вышел какой-то мужик в форме, кажется, начальник этого полицейского отделения или его зам, точно не знаю. Так вот, мы ему все высказали, а он обещал во всем разобраться лично и выпустить Буйковского. Под подписку, разумеется, но это ничего, главное, Гриня будет дома, а не в каталажке со всякими отморозками. Вот увидишь, завтра же его выпустят…

Что-то я в этом сомневаюсь, подумала я, но вслух ничего не сказала. Не стоит лишать подругу иллюзий, пусть думает, что их страдания не были напрасными.

– Да, мало ты котлет разогрела, – вздохнула Нечаева, посмотрев с тоской в пустую тарелку, – я же просила шесть штук…

– Я могу еще разогреть.

– Да ладно уж, теперь я могу как-нибудь дотерпеть до дома, а там у меня плов по-бухарски…

– Сама готовила? – удивилась я.

– Еще чего! Наташка Лебедева была в гостях. Ты же знаешь, она любительница всякой экзотики…

С котлетами было покончено, и Нечаева попросила налить ей чаю, и побольше.

– Кстати, что у тебя к нему есть?

Я пошарила в буфете и нашла пачку шоколадного печенья.

– Пойдет, – милостиво махнула подруга рукой.

Я включила чайник и приготовила две кружки, одну из них – подарочную, большую, на пол-литра.

– Слушай, Поль, а что ты там говорила насчет того, что тоже занимаешься освобождением Буйковского? – спохватилась вдруг подруга.

Пришлось рассказать ей все с самого начала – как мне позвонил Ярцев и поведал, за что задержали Гриню, как мы ездили к отцу погибшей девушки, какие ужасы там узнали про издевательства над ней некоего Виссариона, про сведения, которые мне слил дядя Сережа. Подруга зло сузила свои голубые глаза, отчего они превратились в щелочки:

– И такая мразь ходит по земле?! Нет, ну, ты подумай, Полин! И из-за него еще и Гришку арестовали! Слушай, мы должны этому уроду показать, где тут у нас в Горовске раки зимуют! Как ты считаешь?

– Должны… Только ты заметь: на теле жертвы есть краска и с автомобиля твоего Гришки.

– Недоразумение! Ошибка следствия…

– Не думаю. Ведь как-то же они вышли на Буйковского!

– А действительно, как они могли на него выйти? – Алина удивленно хлопала ресницами, потягивая чаек. – А может, кто-то его специально подставляет?

– Зачем? – усмехнулась я.

– Конкуренция. Может, какой-то другой поэт чувствует, что Буйковский пишет лучше его, отбивает поклонников, вот и…

– Ну, насчет этого можешь быть совершенно спокойной: вряд ли у твоего Грини есть конкуренты. А выйти на него полиция могла, допустим, с помощью камер слежения. Сейчас у нас по всему городу камер натыкано, заметила? Практически на всех супермаркетах, многих магазинах, на столбах рядом с перекрестками, на автостоянках… На съемках, насколько я знаю, всегда хорошо виден номер машины. Если твой Буйковский действительно сбил девушку…

– Поль, да не мог он ее сбить, пойми наконец! Гриня – он не такой. Он же поэт…

– Откуда ты знаешь, что не мог? Ты тупо защищаешь его как поклонница его… хм, таланта, а как там оно на самом деле, еще неизвестно!

– Но я знаю, что человек, который едва ли не с детского сада пишет стихи, не может быть мерзавцем, – продолжала настаивать Нечаева. – И вот еще что, Поль: если уж ты взялась за это дело, то смело можешь на меня рассчитывать, я тебе помогу. Ради Грини, разумеется.

– Спасибо.

– Тебе спасибо. За котлеты, за чай… Не дала умереть голодной смертью активистке-общественнице.

Алина встала и, поглаживая живот, поплелась в прихожую.

– Уходишь? – поинтересовалась я.

– Да, мне пора домой. Надо принять ванну и постирать… Короче, дела. И еще я хотела сегодня пораньше лечь спать: устала что-то.

Еще бы! Простоять полдня в пикете. Как она там вообще не шлепнулась в обморок на солнцепеке?