Книга Линия Жизни - Ирина Семина

— А почему у вас прозвища? Фамилий вам, что ли, мало? — поинтересовалась я, болтая ногой в разбитом корыте, таком же жалостном, как и все остальное.

— Прозвища — это чтобы фамилию не позорить, — пояснила она. А то как учуют, что ты с Большого Бодуна, ну и отношение уже соответственное. Родственники из других селений потом обижаются. Слава о нашей деревне дурная, понимаешь ли. А с чего бы? Деревня как деревня, живем, хлеб жуем…

Я осмотрелась: внутри избы было так же непрезентабельно, как и снаружи. Лавки деревянные, стол, печь, допотопная кровать с металлическими шишечками, и все какое-то закопченное и пыльное.

— Синяк почти сошел, — озабоченно проговорила Василиса, рассматривая себя в треснувшем тусклом зеркале. — Надо будет моего вывести из себя как следует, чтобы обновил.

— Зачем??? — вылупилась я.

— Бьет — значит, любит, — объяснила Василиса. — У нас тут если какая баба без синяка пройдет, так все сразу решат, что мужик к ней всякий интерес потерял. Только мой Василий меня знаешь как любит? С самой свадьбы еще ни разу на люди без фингала не показывалась!

— М-м-м-м-м… — неопределенно промычала я. Мне такая постановка вопроса показалась весьма спорной, но высказываться вслух я не стала.

— Ты не стой, вон бадья, вон ковшик, черпай и пей, — спохватилась Василиса.

Я двинулась к бадье, зачерпнула, и прежде чем успела осознать, что за запах идет от этой жидкости, сделала большой глоток и тут же закашлялась. В бадье плескалась натуральная самогонка.

— А! О! — никак не могла выдохнуть я.

Да кто ж так пьет! — подскочила ко мне Василиса. — Выдохнуть надо, выдохнуть, а потом уж хлебать! На вот, огурчиком занюхай.

Я схватила огурец и начала лихорадочно хрумкать.

— Да нюхать надо было, — неодобрительно заметила Василиса. — Так закусывать — никакой провизии не напасешься.

— Ты чего не предупредила? — отдышавшись, спросила я. — Я думала, там вода…

— Да мы ее, родимую, как воду и хлещем, — пожала плечами Василиса. — А чего еще делать? Ну ты как, ожила?

— Да вроде, — ответила я.

Действительно, мне стало теплее, и восприятие обострилось — вроде и краски стали ярче, и звуки четче. Паника куда-то отступила, и на душе стало веселее.

— Садись, Людмила, за стол, разговеемся, — пригласила хозяйка. — Чтобы жизнь раем показалась!

Я присела на лавку, Василиса тем временем брякнула на стол две стопки, миску с картошкой в мундире и банку с солеными огурцами.

— Ну, за нас, красивых! — провозгласила Василиса, и мы опрокинули по стопочке.

Самогонка была вонючая и крепкая: мне сразу ударило в голову. Разумеется, дома я такую гадость не пью, я предпочитаю качественное марочное вино, как вариант — коньяк, но отказываться было неудобно: все-таки Василиса меня приютила и вообще отнеслась ко мне по-человечески. Кстати, теперь она мне не казалась уже ни помятой, ни хмурой. Очень даже симпатичная женщина. Пожалуй, даже и Прекрасная. Недаром ей такое прозвище дали. Ей даже синяк был к лицу.

— Хорошо, да? — заулыбалась Василиса. — Крепкая, зараза! Ну, давай по второй. За наше процветание!

Вторая стопка пошла легче — видать, я уже привыкла к запаху. После нее во мне что-то освободилось, плечи расправились и спинка выпрямилась.

— Королевишна, — одобрительно глянула Василиса. — Покурить хочешь? Так-то я некурящая, но под это дело иной раз позволяю.

— И у меня то же самое, — согласилась я. — Только у меня нет.

— И у меня нет. Но у моего на печке запас сушится. Сейчас достану парочку.

Курить мы пошли на крыльцо. Я выпустила дым — и с огромным удивлением заметила, что деревня волшебным образом изменилась. Или я к ней раньше предвзято отнеслась? Очень даже симпатичная была деревенька. Маленькие игрушечные домики, миленькие такие улочки, всякие кустики и деревца то тут, то там в живописном беспорядке, славные коровки и овечки, даже лужицы весело так поблескивают — в общем, классический пасторальный пейзаж.

— А у вас тут хорошо, в Большом Бодуне, — похвалила я. — Ничего себе деревенька.

— Жить можно, — кивнула Василиса. — Когда бадейка полна, тогда и жизнь ничего кажется. Вот когда пустая — тогда грустно. Еще по одной?

Третью мы выпили, по традиции, за любовь.

— Ты знаешь, какой у меня Василий? — втолковывала мне Василиса. — Писаный красавчик! Не мужик — форменный богатырь! Косая сажень в плечах и руки золотые! Да вон он, на фото мы вместе стоим!

Фото я приметила еще в самом начале — аппарат запечатлел в полный рост рядом с Василисой Прекрасной кривоногого лысоватого толстячка, почти на голову ее ниже. Но теперь, глянув на фото, я поняла, что ошибалась: Василий был и впрямь мужчина видный, осанистый, на зависть всем неудачницам.

— Кр-р-расивый мужик, — с чувством сказала я. — Повезло тебе, Василиса! И деткам вашим с родителями повезло.

— Давай за родителей! — предложила она.

— Василисушка, по-моему, мне хватит, — осторожно прислушалась к ощущениям я. — Я свою меру знаю.

— Мера — душа. А женская душа широкая да щедрая. Не обижай меня, а? — попросила Василиса. — За родителей же!

Потом мы выпили за высокооплачиваемую работу (я с энтузиазмом поддержала), за добрых начальников (и кто бы отказался?), за деньги в дом (ну само собой, да!). Жизнь в Большом Бодуне казалась мне уже весьма привлекательной, и я подумала, что могла бы тоже тут поселиться. А что? Работала бы где-нибудь в заготконторе, огородик завела бы… Задружились бы с Василисой, она вон какая общительная!

— Ты знаешь, Людк, жизнь такая штука изменчивая, иной раз совсем неприглядная бывает. Смотришь — просто просвета не видно. А хлебнешь из бадейки — и вроде жизнь снова красками наполняется. А иначе как? Хоть вешайся!

Я слушала и кивала — я и сама так думала. Иной день просто жалеешь, что на свет родилась, — до того все напрягают. А высказаться нельзя, надо улыбочку держать. Ну и как тут не принять бокальчик вина, чтобы с лица снесло эту гримасу толерантности? И ведь изо дня в день одно и то же…

Хорошо мы гуляли. Душевно! Василиса оказалась бабой что надо. Не то что у нас — все друг другу улыбаются, а внутри у каждой кобра на взводе, только и следит, где ты подставишься. Если расслабишься — тут же следует молниеносный удар с ядом замедленного действия. Ну, я и не расслабляюсь. А тут, с Василисой, было хорошо и спокойно. Своя в доску оказалась эта Василиса Прекрасная! И дом мне ее уже нравился: разумный минимализм, никаких излишеств, кровать вон антикварная, таких давно уже не увидишь. Сразу видно, человек не морочится условностями, а просто живет.

— И ты скоро так же будешь жить, — раздался негромкий голос из-за печки.

— Кто здесь? — благодушно спросила я. Я не испугалась — мне сейчас было хорошо, и я никому и ничему не позволила бы нарушить мой душевный покой.