Книга Посмотреть в послезавтра - Надежда Молчадская

СОН ВОЛОДИ

Сижу за столом, ем пирожки, Авдотья что-то напевает.

– Авдотья Лукинична, компот остался?

– Вот на табе чабрец с полынью – хороший отвар.

– Отпил глоток – горечь сплошная.

– Воды можно?

– Да где ж я табе ее возьму, родимый? Колодец давно высох, поедешь домой, там уж вдоволь напьешься. Ты мой подарок не забудь!

Смотрю – мешок тащит.

– Что в нем?

– Трава целебная.

– Какая трава?

– Разберешься, ты ведь ученый.

– Зачем она мне? Еще целый мешок?

– Трава не молоко – не портится. Жизнь у табе длинная, пригодится. Лечить голову табе надо, милок.

– Я без вашей травы вылечусь.

– Это вам кажется, что вы лечитесь, а на самом деле таблетками органы мучаете. Возьми, не пожалеешь.

– Ну ладно, мне пора, Федор приехал. Взял мешок, залез в машину.

– Федя, ты в таком красивом костюме, на свидание собрался?

– Собрался, тольки вместо невесты мухомор остался. Га! Га! Га!

– Что ты все время ржешь, что смешного?

– Смешного мало, когда бабка деда потеряла, но дед нашелся, говорят, другою бабкой обзавелся.

– Прекрати, тошнит от всего этого.

– Так бы сразу и сказали, решил повеселить напоследок. Выходите, поезд уже прибывает.

Оставил мешок в машине и побежал к поезду, он медленно-медленно, постукивая колесами, не останавливаясь проследовал мимо меня и исчез в темноте. Я кричу вслед:

«Остановитесь, вы меня забыли!».

Настало жуткое ощущение одиночества. Ни единой души вокруг. И только разбитый фонарь от внезапного порыва ветра раскачался на крючке, издавая ноющий скрежет металла, как бы давая мне понять о моей безысходности и несостоятельности что-либо изменить. Подошел к так называемой станции, снял фонарь и со всего размаха ударил им по деревянному строению. Стекла разлетелись, оставляя звенящий гул в ушах.

Открыл глаза… Слава Богу, проснулся. Почувствовал необыкновенное облегчение в душе – спасибо тебе, Господи, это просто сон. Вот теперь я по-настоящему прикоснулся к счастью, хоть и мгновенному, но это со мной произошло. Приснится же такая жуть! Голова трещала, легкая слабость расплылась по всему телу. Надо подниматься.

Из кухни доносился звук громыхающей посуды: Авдотья накрывала завтрак. Да, наши женщины совсем не гейши, которые плавно и беззвучно перемещаются по ограниченному периметру. У нас все намного проще. Ну все правильно: будильника же нет, вот и Авдотья Лукинична подает знаки – мол, хватит перину мять, в конце концов, она у себя дома.

– Володенька, пора вставать, – пропела тоненьким голоском. – Завтрикать пора.

Федор уже с ноги на ногу переминатся, ехать табе пора. Терпеть не могу, когда меня будят. «Знаю, что ехать, не лететь же, – пробурчал себе под нос. Утро – это совсем не моя любимая часть суток, есть у меня такой недостаток.» Оделся и поплелся на аудиенцию с Авдотьей.

– Доброе утро, – с натянутой улыбкой приветствовал хозяйку.

– Да, по табе видно, что утренней добротой так и веет! На вот табе чистое полотенце, умоешься – полегчает.

Вот увидел ее, и мое раздражение исчезло, и говорок ее местный меня не нервирует. Почему? Не знаю.

– Авдотья Лукинична, а почему Федор не заходит?

– Так заходил уже! Отправила его во двор, проветриваться: хрестины у Тонькиной дочки вчерася праздновали.

– А что, у вас и церковь есть?

– Есть у нас честь. Люди обряды помнят. Энтого они у нас не отымут.

– Кто «они»?

– Атестаты ваши!

– Почему наши?

– Ученые люди с больших городов. Приедуть сюды. Трара-ры, тра-ра-ры… Голову задурять людям всякой ерестью. Людям работать надо, а не дурь слушать, как им с землей управляться. Ленька большой любитель лектсий. Пару раз ездил в сельсовет штаны протирать, а потом прямиком ко мне – докладывать, как мне дальше жить, мол, дело они говорят. Вот и про атестатов все мне уши прожжужал. Так яво метлой по горбяке шибанула, отбила охоту туды волочиться почем зря.

Позавтракали, как обычно, – молоко и пирожки. Я поблагодарил Авдотью.

– Давай, милок, иди с Богом, – она перекрестила меня три раза. – К обеду, може, обернешься.

Прихватив с собой термоконтейнер, вышел во двор. Федор, опершись спиной о транспортное средство, докуривал очередную папиросу. Под его ногами уже собралась кучка окурков.

– Здравствуйте, Федор!

– И вам здрасте. Мы сели в машину.

– Ну, с Богом, Федор, поехали, – сказал ему и поймал себя на мысли, что раньше никогда так часто не употреблял Господа в речи. Как говорится, с кем поживешься, от того и наберешься.

Дорога обещала быть нескучной. Федор, крутя руль, чтото насвистывал. Через пять минут я его уже ненавидел. Не могу смириться с чужими привычками. Тяжелое существо человек. Посмотрел в боковое стекло – кроме пыли, ничего интересного не проглядывалось. Машину трясло так, что при очередном ухабе создавалось впечатление, что она развалится на части. Ничего жилого вокруг не было.

– А где колхоз?

– Так это тама, – Федор показал кулаком с оттопыренным большим пальцем и покачал им над правым плечом.

Дальше спрашивать о чем-либо Федора мне не хотелось, но и его свист просто был невыносим. Примерно через 20 минут показалось деревянное строение без единого окна, издалека напоминающее конюшню.

– Вот, приехали, это общежитие железнодорожников, – объявил Федор. – Как они сюда добираются? – вслух сам себе задал вопрос. – Так я на што, вот вожу их туды-сюды. Мне вовнутрь нельзя, – присвистывая, сказал Федор. – Так што здеся вас обожду.

Когда я вошел в помещение, дверь за мною захлопнулась, и, оказавшись в полной темноте, я потерял чувство пространства. Лоб покрылся испариной. «Этого мне еще не хватало», – подумал я. Услышал щелчок: появилось освещение. Я находился в небольшом деревянном помещении; массивная металлическая дверь с ручкой, напоминающей руль, придавала этому пространству таинственность. Такие двери я видел только в кино – дверь в швейцарский сейф. Фантастика! Поставил термоконтейнер на пол и попытался повернуть руль в правую сторону. Докрутил руль до конца, дверь медленно стала задвигаться в правый простенок. «Техника, твою мать», – выругался вслух. Перешагнул порог, и тут же дверь стала принимать исходное положение. Вот это матрешка! Дом в доме. Длинный, ярко освещенный коридор указывал мне путь. Облицованные кафелем стены напоминали морг. Стук моих каблуков эхо разносило по всему узкому пространству. Двери по обе стороны коридора были закрыты, одиннадцатая по счету дверь открылась. В комнате, напоминающей актовый зал, по обе стороны сидели молодые люди.