Книга Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона - Альфред Лансинг

В начале февраля, когда трещины во льду начали появляться сравнительно недалеко от судна, экипаж снова предпринял две-три попытки высвободить корабль. Но опять безрезультатно. Затем, 14 февраля, на расстоянии четверти мили от судна во льдах образовалось значительное разводье. На борту срочно заработали котлы, и всем членам экипажа было приказано выйти на лед с пилами, кирками, ломами, ледорубами и любыми другими инструментами, чтобы расколоть лед и проложить путь к воде.

«Эндьюранс» оказалась в окружении молодых льдин толщиной один-два фута, которые люди без устали отгоняли в стороны, чтобы добраться до огромных плавучих льдин и раздробить их. Команда начала работать в восемь сорок утра и трудилась весь день. К полуночи удалось прорубить канал длиной около ста пятидесяти ярдов.

На следующий день с самого утра они продолжили свои попытки, работая еще более ожесточенно, — нужно было успеть достичь разводья до того, как оно сомкнется. Во льду прорезали щель в форме буквы «V», чтобы нос судна с большей легкостью разрезал ледяные плиты.

Корабль снова и снова натыкался на лед, выталкивая на него потоки воды, которая легко с журчанием стекала по льдинам вниз. Каждый удар откалывал очередной кусок льда, и члены экипажа тут же набрасывали на него стальные тросы. Некоторые куски весили больше двадцати тонн, и когда «Эндьюранс» на полной скорости шла назад, она увлекала их за собой, готовясь к следующему удару. Но пробить проход так и не удалось. Вокруг судна оставалось слишком много свободно плавающего льда, который тормозил стремительные атаки корабля и смягчал его удары.

В три часа дня, когда «Эндьюранс» продвинулась примерно на шестьсот ярдов до открытой воды, было решено, что такая трата угля и сил напрасна. Оставшиеся четыреста ярдов представляли собой сплошной лед толщиной от двенадцати до восемнадцати футов, и Шеклтон, теряя надежду выбраться, дал приказ отставить тщетные попытки. Но команда все еще отказывалась сдаваться и во время дежурств члены экипажа продолжали выходить на лед, пытаясь прорубить дорогу вперед. Даже тщедушный повар Чарли Грин старался быстрее закончить выпечку хлеба, чтобы присоединиться к друзьям и вместе с ними попробовать вырвать корабль из ледяного плена.

К полуночи даже самые упрямые добровольцы уже не могли отрицать безнадежность своих попыток и вернулись на борт. К их возвращению Грин приготовил горячую овсяную кашу, чтобы они восстановились после тяжелого дня. Температура воздуха была на два градуса выше нуля.

Всегда откровенный и никогда не уклонявшийся от ответов на важные вопросы Гринстрит в ту ночь выразил в своем дневнике общие чувства. Уставшей рукой, неровным почерком он написал: «В любом случае, если мы и застряли здесь на всю зиму, то можем утешать себя одной мыслью: пытаясь выбраться отсюда, мы сделали все, что в наших силах».

Их время уже было на исходе, и 17 февраля все ощутили, что конец антарктического лета близок, когда солнце, светившее до этого двадцать четыре часа в сутки в течение двух месяцев, впервые в полночь опустилось за горизонт.

Наконец, 24 февраля, Шеклтон окончательно заявил, что пора оставить попытки выбраться изо льдов — они абсолютно бессмысленны и безнадежны. Дежурства, в ходе которых следили за состоянием моря, отменили; был введен новый график, теперь уже с ночными дежурствами. Приказ Шеклтона официально подтвердил то, с чем всем уже пришлось смириться: им придется зимовать на корабле, какие бы последствия это не повлекло за собой. Уайлд, как положено, передал слова Шеклтона всему экипажу, и его сообщение встретили почти с одобрением. Прекращение постоянных наблюдений за состоянием моря радовало хотя бы тем, что можно было спокойно спать по ночам.

Впрочем, Шеклтон относился к ситуации по-другому. Его изводили мысли о том, что произошло, и о том, что еще может произойти. Сейчас, оценивая эти события, он усиленно пытался сделать правильные выводы. Если бы он высадил свою трансантарктическую экспедицию в одном из тех мест, которые они проплывали, двигаясь вдоль барьера, экипаж остался бы на берегу и следующей весной отправился бы к полюсу. Но никто не мог предвидеть ужасающую цепь событий, приведшую их к нынешнему положению: несезонные бури с севера, резкое затишье и низкие минусовые температуры.

Сейчас уже не было и речи о том, чтобы высадиться на сушу и продолжить путь вдоль континента. С того момента, как «Эндьюранс» зажало льдами, течение унесло ее почти на шестьдесят миль от залива Вахсела — дразняще короткое расстояние, как могло бы показаться. Но эти шестьдесят миль пришлось бы пройти по бугристому льду, испещренному неизвестным количеством опасных трещин с открытой водой. А ведь с собой при этом надо было взять по меньшей мере годовой запас продовольствия и оборудования, а также внушительных размеров доски для постройки каких-нибудь лачуг. И все это пришлось бы тащить на санях, запряженных отнюдь не самыми крепкими собаками, которые для этого не были достаточно натренированы. Нет, такие шестьдесят миль стали бы действительно очень и очень долгими.

Даже если бы для высадки экипажа на землю не существовало никаких препятствий, сейчас руководитель экспедиции просто не мог бросить корабль на произвол судьбы. Даже если бы судно выдержало ледяной натиск, его унесло бы ветрами, вероятно, на запад. Но как далеко? И куда? И что произошло бы весной, когда лед наконец поддался бы? Очевидно, что Шеклтон должен был оставаться на борту «Эндьюранс». Но осознание безвыходности ситуации не умаляло того, что шансы Имперской трансантарктической экспедиции на успешное завершение — и без того сомнительные — теперь стали совсем призрачными.

Чтобы не показать своего разочарования экипажу, Шеклтон бодро контролировал процесс рутинной подготовки корабля к долгой зимовке.

Собак переместили на льдины, построив им из снега и льда индивидуальные «собачьи туалеты». Всем выдали теплую одежду, и закипела работа по переезду офицеров и ученых из офицерской кают-компании на верхней палубе в более теплые каюты возле склада между палубами. Они перебрались туда в начале марта, окрестив свои новые чертоги отелем «Ритц».

Превращение «Эндьюранс» из корабля в некое подобие плавающей береговой станции ощутимо замедлило темп жизни. Теперь у команды не было практически никаких дел. По зимнему расписанию ей следовало работать только около трех часов в день, а все остальное время люди были предоставлены сами себе.

Единственным важным заданием на каждый день стало пополнение запасов мяса и жира. Мясо требовалось, чтобы прокормить людей и собак в течение зимы, а жир использовался как топливо, чтобы восполнить запасы потраченного угля.

В феврале все шло довольно легко. Льдины вокруг корабля жили своей активной жизнью. Иногда с топ-мачты можно было увидеть сразу до двухсот тюленей, и охотиться на них оказалось достаточно легко. Тюлени редко пытались убежать, если к ним не спеша подкрадывались. Как и пингвины, на льду они почти ничего не боялись, считая единственной угрозой для жизни морских леопардов и косаток.

С наступлением марта, когда дни стали короче, численность животных заметно уменьшилась, потому что тюлени и пингвины мигрировали на север, вслед за солнцем. К концу месяца лишь изредка можно было увидеть случайных одиноких тюленей, да и для этого требовался очень зоркий глаз.