Книга Червонное золото - Антонио Форчеллино

— Хорошо, но давайте сядем за стол. Воздух Рима возбуждает аппетит, да и день у нас выдался нелегкий.

Маргарита наскоро отдала распоряжения прислуге, и вскоре пришли две женщины накрыть стол красного гранита.

Рената взяла на себя растопку камина, занимавшего почти половину торцевой стены огромной комнаты, где они находились.

— Цветной мрамор, великолепно пригнанный, и два сфинкса с такими полными грудями, что их хочется потрогать… Чья это работа? Великого Микеланджело? — спросила герцогиня.

— Нет, всего лишь подражателя, одного юноши из Виньолы[9], я с ним познакомилась сразу, как приехала. Он расписывает камины и створки дверей для галереи в саду.

— Расскажи о Виттории, как ты с ней познакомилась и стала близкой подругой. Она такая скрытная, и это после двадцати лет знакомства все еще меня пугает.

Маргарита подошла к Ренате и предложила бокал вина, который вспыхнул темно-красным светом в едва затеплившемся пламени камина.

— Мне ни о чем не надо было спрашивать, потому что я и так о ней все знала. Я была знакома с ней еще до того, как меня ей представили, и не только потому, что прочла все ее стихи. Куртизанке всегда удается выведать все или почти все, что она захочет. После нашей встречи в доме Тициана монсиньор делла Каза успел нанести мне несколько визитов, то ли ради того, чтобы заранее оценить качество только что купленного патроном товара, то ли чтобы почувствовать себя таким же могущественным, как Папа, и первым насладиться моей плотью. Если бы святая инквизиция знала, что способны выбалтывать мужчины за миг наслаждения, она бы забросила все свои раскаленные щипцы и поручила бы сбор информации путанам, которые меньше пачкают и более расторопны, чем тюремщики.

Обе рассмеялись так весело, словно болтали об оригинальных прическах мантуанских женщин.

— В эти дни пылкий папский нунций был увлечен делом Карнесекки, главного нотариуса Флоренции. Того обвинил в лютеранской ереси один заключенный в замок Святого Ангела монах. После трех дней пыток бедняга, среди прочих признаний, начал бормотать что-то об антипапском пасквиле, составленном якобы прямо в доме Карнесекки в Венеции. Признание у монаха вырвал кардинал Карафа, который хорошо знал круг общения Карнесекки, то есть прежде всего Поула, Витторию, вас — уж извините! — Джулию Гонзагу и ее кузину Элеонору, герцогиню Урбино. Карафа тут же отправил по указанному следу всю свору ищеек инквизиции, которая, в свою очередь, требовала немедленной экстрадиции Карнесекки в Рим, чтобы допросить его с пристрастием и заставить выдать своих друзей.

Рената застыла с бокалом вина в руке, не имея сил поднести его ко рту. Она смотрела на девушку так, словно та бросила ей в лицо смертельное оскорбление. По счастью, ее лицо наполовину было в тени, и краска гнева, залившая его, осталась незамеченной.

Герцогиня поднялась, чтобы подбросить еще дров в камин, где уже горело яркое пламя с синеватыми язычками. Как только полено скатилось по железной решетке, пламя поднялось до самых мраморных изображений императоров в овальных нишах на стенах. Маргарита подняла бокал и снова заговорила.

— Витторию предупредили из Венеции, и она предприняла меры, чтобы вырвать из рук Карафы своих друзей и покровителей. Вместе с Поулом и Джулией Гонзагой она активнее всех пыталась войти в окружение кардинала Алессандро. Он единственный в Италии был способен противостоять Карафе и дать указания монсиньору делла Каза в Венеции. Посредством герцога Мантуанского и вашего супруга, герцога Феррары, они оказали сильнейшее давление на Совет Ста в Венеции, чтобы отозвать запрос об экстрадиции Пьетро Карнесекки. Делла Каза был в курсе, насколько тесно Виттория связана с Карнесекки и с Поулом, и имел точные сведения относительно «школы Витербо»[10], как в Италии называли вашу группу. У меня всего лишь хватило терпения его выслушать и ласками помочь избавиться от сдержанности, к которой его обязывало доверие Алессандро Фарнезе.

Рената, прекрасно все это знавшая, сама написавшая не одно послание в Венецию и заставившая мужа писать письма, теперь презирала себя, оказавшись объектом изучения постороннего взгляда, который проникал до дна в тот туман, что все они считали непроницаемым.

— Мерзавец Карафа, — прошептала она. — Не успокоится, пока нас не уничтожит. Я бы сумела заставить замолчать эту тварь, рожденную нести беды и несчастья. К сожалению, мои друзья не хотят, чтобы я действовала по-своему. А я бы могла положиться и на полицию своего мужа, и на феррарских евреев, которые отдали бы жизнь, только бы избавиться от такого чудовища. Как бы там ни было, Виттория и Поул убеждены, что дело можно решить, победив в теологическом споре, и убийство ни к чему. Они обвиняют меня в импульсивности, но, имея такого мужа, как мой, подчас приходится надевать штаны. Если бы вы знали, сколько неприятностей причинил мне этот ядовитый паук Карафа! А ведь я принадлежу к высшей знати и к королевскому дому Франции. Но он ни перед чем не останавливается: по жизни его ведет только ненависть.

Дав Ренате выговориться, Маргарита продолжала:

— Когда вашему другу кардиналу Реджинальду Поулу угрожали смертью наемные убийцы его кузена Генриха Восьмого, Виттория узнала об этом и через кардинала Фарнезе попросила помощи у делла Каза. Тот запросил у меня кое-какую информацию, и я предложила свои скромные услуги. Думаю, Виттория об этом знала. В тот день, когда я познакомилась с маркизой в доме Тициана в Бельведере, мне хватило одного взгляда, чтобы понять, насколько ее очарование превосходит все ожидания, а ей — чтобы поверить, что у куртизанок тоже могут быть достоинства, которые надо признать. Одетая в черное, без украшений и вуалей, Виттория приехала в Бельведер в собственной карете, в той самой, что нынче утром отвозила вас на Авентин. С ней был Микеланджело Буонарроти, который собирался взглянуть на картины старика. Едва оба художника горячо заспорили о рисунке, она взяла меня за руку и увлекла в боковую комнату, где никто не мог нам помешать. Поначалу ее горящий взгляд меня парализовал, но тихий, спокойный голос быстро привел в чувство. Без обиняков она спросила, читала ли я Овидия, словно это был обычный вопрос к едва знакомой женщине в городе, где вряд ли все женщины вообще умели читать и писать.

Рената удивилась, потому что и сама хотела бы задать тот же вопрос.

— И ты читала?

— Конечно! Виттории было достаточно этого ответа. Она взяла мою руку в свои и пригласила меня: «Приходите ко мне, я уверена, что Гомера вы тоже любите и сможете почитать мне стихи Сафо по-гречески». «Охотно», — только и смогла я вымолвить. Когда мы прощались, между нами уже возникла связь. Мы поняли, что за моим золотом и ее скорбным черным цветом скрываются одинаковые темпераменты. Случай сблизиться навсегда представился нам меньше чем через неделю.