Книга Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие - Игорь Оболенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Когда я, поблагодарив хозяек за гостеприимство, уже собрался уезжать в Москву, Лидия Владимировна попросила меня чуть-чуть задержаться и куда-то ушла. Вернулась она через несколько минут, держа в руках… отросток того самого душистого жасмина, в окружении которого мы провели эти несколько часов.
«Я заметила, как вы любите жасмин, — сказала Вертинская. — Вот, посадите это у себя на даче. И будете вспоминать нас».
Я так и сделал. Жасмин прижился и также цветет и пахнет, как и его родственник на даче Вертинских. Каждый раз, когда я чувствую его аромат, вспоминаю Лидию Владимировну и Марианну Александровну.
* * *
Летом 2013 года я оказался на Тверской возле дома, где жил Александр Вертинский. На стене подъезда, в который несколько лет входил Александр Николаевич, висит мемориальная доска. Помню, как во время моего нечаянного знакомства с вдовой артиста в Кратово Лидия Владимировна и Марианна Александровна рассказывали о своей мечте повесить эту доску и том, с какими проблемами из-за этого им приходилось сталкиваться. Но, в конце концов, все случилось, и сегодня взору каждого идущего в направлении Пушкинской площади предстает бронзовая доска с барельефом великого Вертинского.
Неожиданно оказалось, что в этот день подъезд был открыт. Я не избежал соблазна переступить его порог и подняться на последний этаж, где расположена легендарная квартира. Оказалось, что жилье Вертинских — единственное в доме, которое не сдано в аренду.
Конечно же, я не осмелился нажать на звонок, меня никто не ждал. Но я постоял возле двери, вовсе, кстати сказать, не бронированной, а вполне себе обычной. В квартире было тихо. Лидия Владимировна, оставившая позади свой девяностый день рождения, наверное, находилась на даче.
Но у меня все равно было чувство, что я оказался в гостях. Потому что увидел уже стертые годами лестничные марши, полюбовался на старинные плетения на перилах, украшенные узорами в форме цветов.
И попытался почувствовать то время, когда здесь ступали самые знаменитые люди Москвы, бывавшие в гостях у Вертинских. Кажется, мне это удалось…
А 31 декабря 2013 года пришло известие — Лидии Владимировны Вертинской не стало. По словам Анастасии Александровны, мама ушла из жизни, слушая песню Вертинского «Ваши пальцы пахнут ладаном». Вдову великого артиста похоронили на Новодевичьем, на том же 5 участке…
Дети…
(дочь барона Петра Врангеля)
Баронесса
ИЗ ДОСЬЕ:
«Барон, генерал-лейтенант Петр Врангель. Один из создателей и руководителей Белого движения в 1918 году. Главнокомандующий Русской армией в Крыму и Польше в 1920 году. В советском фольклоре получил прозвище «черный барон» за то, что после большевистского переворота появлялся на публике в черной черкеске. В экранизации булгаковского «Бега» роль барона Врангеля исполнил актер Бруно Фрейндлих.
Петр Николаевич Врангель умер в 1928 году в возрасте 49 лет в Брюсселе. Имел четырех детей.
Дочь Наталья Базилевская родилась в 1913 году и ушла из жизни в 2013 году».
«Вы не могли бы поставить эти свечи Николаю Угоднику? Мне не очень удобно ходить» — попросила меня пожилая женщина, когда служба в церкви подошла к концу.
Я выполнил ее просьбу. Простая история, какие часто случаются в жизни. Но эта произошла в Соединенных Штатах Америки…
Зимой 2003 года я гостил в расположенном в тридцати минутах езды от Нью-Йорка Толстовском фонде. Несколько домов в обычном американском поселке — настоящий заповедник, где под звездно-полосатыми флагами живут потомки тех, кто составлял величие и славу дореволюционной России.
В один из январских вечеров я неожиданно получил приглашение в небольшой одноэтажный домик. Вот уж воистину — «одноэтажная Америка». Все было бы вполне обычным — московского гостя принимают американские русские. Если бы хозяйкой трехкомнатного дома не была Наталья Петровна Базилевская — дочь главнокомандующего Вооруженными силами Юга России в 1920 году барона Врангеля. Того самого.
С Натальей Петровной я познакомился в русской церкви, расположенной на территории поселка. Я бы, наверное, и не обратил внимания на пожилую женщину, попросившую меня поставить свечки у иконы. Если бы не ее глаза — васильковые, добрые, какие-то озорные, что ли, и располагающие к общению. Которое и началось на выходе из храма.
Как водится, начали с обсуждения происходящего в России, затем перешли к судьбам русской эмиграции. «Да, спасибо Татьяне Львовне, не дала погибнуть, — произнес шедший рядом с нами старик. — Я о хозяйке говорю, мы ведь так между собой называли Толстую. Большое дело сделала. Хотя особой добротой не отличалась. Если была недовольна, могла и огреть своей палкой. Правда, всегда за дело. Но мы ее любили, и ведь было за что. На ее могиле всегда цветы, Вы еще не были?».
Получив от спутника подробное описание маршрута к кладбищу, на котором покоится дочь великого писателя, мы простились — дом мужчины оказался совсем рядом с церковью. И продолжили путь с Натальей Петровной. Ей дорога явно давалась нелегко, она то и дело останавливалась, опираясь на трость.
Я проводил Базилевскую до ее коттеджа и, прощаясь и мысленно ругая себя за стеснительность (часто, что ли, жизнь сводит с такими людьми) напроситься в гости, услышал приглашение на вечерний чай.
Перед тем, как отправиться к дочери генерала, никак не мог решить, как построить беседу. Для меня барон Врангель — почти все равно что Наполеон. Или Николай Второй, на худой конец.
Наталья Петровна сама начала разговор, превратившийся, к огромной моей радости, в ее монолог, который мне оставалось лишь записать. Спасибо хозяйке, позволившей это сделать…
— По русскому обычаю гостей принято угощать. Вы не голодны? Честно скажу — слава Богу А то я хожу не очень, так что пока приготовлю чай, час пройдет. Но Вы правда ничего не хотите? Тогда располагайтесь удобнее. И станем беседовать.
Вы давно из России? Уже нашли здесь работу? Ненадолго сюда, говорите? И правильно, сейчас надо жить в России! Будь я моложе, я бы, может, тоже вернулась. Теперь, конечно, смешно об этом думать. Хотя мы с сыном были в Санкт-Петербурге несколько лет назад. Это неверный вопрос, понравилось ли мне. Я ведь туда не за красотой ездила.
Я родилась в 1913 году, еще в той России. Давно это было, все мои знакомые сейчас на том свете. Так что остается только вспоминать. Чаще всего, конечно же, маму и отца.
Услышав эти слова и поняв, что за ними последует рассказ о родителях, я невольно подался вперед в своем кресле. Баронесса заметила это движение и чуть заметно улыбнулась.
Ее русский язык — это отдельная история. Сколько раз я слышал о том, что только у эмигрантов сохранился тот самый великий русский язык, которым так принято восхищаться. Думал, что это очередной штамп. И только услышав Наталью Петровну, смог понять, что сравнение языка с чистотой ключевой воды очень даже уместно.
