Книга Помощник китайца - Илья Кочергин

Я, напротив, загрустил, но диссидент Сюй неожиданно остановился и уселся обратно на свою табуретку. То ли он понял, что я не могу ему ответить тем же, то ли выполнил какой-то свой обряд приветствия и успокоился, — я не знаю. Он оказался нормальным, весёлым стариком, ну может быть, чересчур активным и восторженным, а так — нормальный старик.

Он постоянно хватался за свой блокнотик и записывал впечатления. Я, наверное, был не самым интересным собеседником для старика, потому что не любил дискуссий на политические и социальные темы.

— Как ты относишься к коммунистам? Коммунизм — это хорошо или плохо?

— Я, мистер Сюй, считаю, что людей невозможно изменить или сделать счастливыми. Вот, например, подруга моей матери любит болеть. Она придумывает себе болезни, а потом страшно переживает по этому поводу. Она будет одинаково несчастна при любом строе.

— А вот лично ты, ты хочешь жить в какой стране — свободной или нет?

— Понимаете, я не могу думать об отвлечённых проблемах, проживая в одной квартире с матерью моей жены. Эта проблема для меня сейчас важнее, чем переустройство державы.

— Я понял, это такая шутка! Это юмор! Ах-ха-ха. Это смешно. А всё-таки?

Сун был, по-моему, несколько даже рад, что спихнул на меня такого неуёмного собеседника. По всей видимости, ему уже пришлось с утра отвечать на все эти вопросы. Он тихо подливал нам чай, старательно переводил и посмеивался. Сюй решил остановиться у него на целых две недели, и, наверное, мой начальник предвидел нелёгкие для себя дни. Он не так уж давно спровадил с моей помощью Ивана с Пань Пэном, а тут на его голову свалился этот старик.

Я сказал, что, как бы там ни было, моя страна уже сделала свой выбор, и пошёл «необратимый процесс». Гораздо интереснее в данной ситуации услышать мнение мистера Суна как представителя нации, начавшей перемены, но не отказавшейся от коммунизма. Мистер Сюй посмотрел на мистера Суна. Но, как оказалось, в Китае тоже умеют играть в переводного дурачка, потому что Сун, как будто неожиданно вспомнив, сказал:

— Кстати, дед мистера Сье Эргая был одним из основателей Общества советско-китайской дружбы. Я не говорил вам об этом? Его дед встречался с председателем Мао.

Продал, змей. Для диссидента Сюя это должно быть просто потрясающей удачей — взгляды на перестройку внука самого что ни на есть коммунистического дедушки. Это войдёт в книгу.

Меня спасла женщина. Меня спасло то, что в дверь позвонила удивительная женщина, которую звали Монгэ Цэцэк.

Монгэ Цэцэк по-монгольски значит — серебряный цветок.

Уральский сказочник заставил Данилу мастера вытёсывать цветок каменный, среднеазиатское воображение сотворило жёлтый цветок — Гюльсары, или, может быть, в этом случае просто сыграло свою роль красивое звучание слова, ставшего женским именем. На Алтае и в Туве ограничились просто именем Чечек — цветок. Вообще-то сравнение женщины с цветком или цветка с женщиной довольно банально, сколько их было — всяких Розалий, Флоринд, Маргарит. Но моё воображение было натренировано бесконечными полётами на облаках пара из труб электростанции. И оно было потрясено картиной серебряного цветка. Цветка, покрытого инеем, схваченного утренним заморозком, когда из самого сердца пустыни Гоби начинают дуть осенние ветры. Это — сказочный белый цветок, лепестки которого застыли в своей хрупкости.

Всё-таки парижская жизнь кого угодно сделает джентльменом, даже китайца. Сюй забыл о своём блокноте до лучших времён и вёл себя comme il faute. По крайней мере, слез со своего любимого конька, отложил беседу со мной на потом и обратил всё своё внимание на гостью.

Да, что ни говори, было, на что обратить внимание. Серебряные лепестки, благородное чернение.

Я никогда до этого не встречал монголок. Монголов — да, видел. У отца был один аспирант из Монголии, он сажал меня на колени, я оказывался в крепком и уютном незнакомом запахе аспиранта и слушал, как он мне что-то поёт. Я слабо его помню, но никакого сравнения с серебром он не выдерживал, можно скорее придумать что-то золотое на конской упряжи, потёртое в далёких походах, покрытое навсегда конским потом, пахнущее бараньим салом, залоснившееся и гладкое. Но серебро, серебро — это совсем-совсем другое.

Серебряный цветок, повторяю, это бодрящий осенний ветер на выжженных холмах, чистый от утреннего холода горизонт, лёд на каменистом дне ручьёв, лепестки, дрожащие от мягкого топота табуна коней. Никаких лунноликих красавиц, златокудрых дев, смуглых дикарок. Никаких зелёных, жёлтых, голубых, карих, серых глаз. Никакой чепухи — только чёрное чернение и серебряные, схваченные морозом лепестки.

Это невозможно ни с чем спутать. Широкие пояса и тяжёлые подвески с нашитыми дореволюционными рублями звенят по-особенному, — звук мягкий и лёгкий. Монеты шевелятся при каждом движении, трутся и ударяются друг о друга. Сидя у очага, отвернув лицо от пламени, она бросает на тебя незаметный, мгновенный взгляд, но монеты выдают. Серебряный взгляд, серебряный вздох. Монгэ — это ещё и деньги, монеты.

Монгэ Цэцэк — это когда совершенно невозможно стоять на этой кухне в старой шерстяной безрукавке и пожелтевших джинсах, когда с ужасом вспоминаешь, что давно не мыл голову, что даже те несчастные десять баксов, которые ты получил от Ивана месяц назад, ты отдал жене. Зачем?

Старик уже заканчивает длинную улыбчивую фразу по-китайски и указывает на Суна — «Сун Ганду», — уже Сун кивнул головой, и сейчас они будут объяснять ей присутствие в этой квартире длинного, бедно одетого русского мистера, — а это, мол, наш помощник китайца. Она может даже спросить, сколько в месяц стоит Суну его помощник.

Сун перешёл на английский:

— Это мой хороший друг Сье Эргай. Мы вместе работаем. Он также учится в университете на китайском отделении.

— Как интересно! Здравствуйте! Ни хао!

— Ни хао, ни хао! Жэньши ни во хэн гаосин! — Да, я действительно очень рад познакомиться с ней.

— Вы прекрасно говорите по-китайски. — Ладошка, серебряные лепестки.

— Что вы, мой китайский совсем никуда не годится.

Со всеми необходимыми фразами вроде бы справился. И Сун не подвёл, дружище! Мужик!

— Я не успел предупредить моего друга о приходе гостьи, и мы не подготовились. Честно говоря, мы собирались чуть-чуть даже выпить. Ха-ха-ха. Когда мы в этой квартире, то мы — холостяки, так что прошу извинить за наш вид.

Она сказала, чтобы я называл её по-китайски — Мэй, так ей привычнее, монгольское имя всё равно никто правильно не выговаривает. И все расселись вокруг стола.

Я провожал её от Суна. Она жила в общежитии МГУ в «морковке», так что ехали мы довольно долго, да ещё от метро шли пешком, я был рад этому. Сначала подождали автобуса, немного замёрзли, а потом она сказала: «Пошли пешком».

Где могут учиться такие женщины? Конечно, она училась на журналистике, конечно, уже заканчивала пятый курс и скоро уезжала из Москвы. А впрочем, какая разница — будет она жить в Москве или не будет. Почему я не встретил её лет на пять пораньше? Нет, конечно, пять лет назад у меня было бы не больше шансов, чем сейчас. Их было бы ровно столько же, вернее их точно так же не было бы нисколько, но это было бы вовремя. Такая встреча была бы вовремя.