Книга Марш экклезиастов - Ирина Андронати

И всем бы сделалось гораздо веселее.

А я вместо этого встал, как зайчик, на задние лапки, уши прижаты, взгляд робкий (не дай бог, подумают, что загордился), получил поздравления, получил ваучер, который они у меня же перед тем и отобрали, потом ещё один ваучер, который тоже заранее отобрали, потом документы о зачислении… Потом пошли подарки от спонсорья школы, спонсорья телевидения и просто примазавшихся. Больше всего мне понравился набор косметики для подтяжки лица. Это как раз то, что мне так отчаянно, просто до зарезу, нужно в этой жизни.

Потом я выступил с ответным словом. Вернее, с шестнадцатью. Я поблагодарил учителя истории, директора, весь коллектив школы, всех одноклассников, маму и папу — и пообещал учиться ещё лучше.

Борис Матвеевич был в восторге. Он хотел было, чтоб я продолжил, но я быстро застеснялся и удрал от микрофона подальше.

Позвонил. Телефон был занят.

Наверняка поганец придумал какое-то новое изощрённое поганство…

Все свои мобилки поганец исправно терял, топил в унитазах или разбирал на запчасти. Так ему было удобнее поганствовать.

…Наконец на какой-то совсем уж мажорной ноте торжественный акт завершился. Я приготовился к финишному спурту, но тут меня взяли в кольцо девчонки из «Клуба Z-24/7». Это такое тайное общество. Никто не знает, что означает его название, а если и знает, то не скажет. Всё, что известно непосвящённым — то, что они слушают Земфиру двадцать четыре часа семь дней в неделю. А в остальном девчонки нормальные. Стихи читают. На гитарах умеют. Даже готовят неплохо — тортики там…

В общем, тортик они и заготовили. В мою, трах-тибидох, честь. Белый такой тортик. С буквами. И воткнули в него вместо свечек бенгальские огни. Чтоб красивше.

Пока горели, получилось ничего себе. Только потом тортик стал серым в чёрную крапинку. И пока они на него таращились, осознавая масштаб катастрофы, я трусливо сбежал.

И даже сбёг.

Подарки Борис Матвеевич позволил оставить в его кабинете, и я налегке побежал ловить машину. Потому что трястись полчаса на автобусе или сорок минут на трамвае я позволить себе не мог. Говоря высоким штилем, у меня кровь стыла в жилах.

У школьных ворот стоял какой-то высокий кривой старик в светлом длинном плаще и каскетке. Я почему-то не то чтобы испугался, но… не знаю. То есть видно было, что он здесь не просто внука дожидается. Да и вид у него был… не наш. Отец говорил, что раньше иностранца легко было по одежде отличить. Вот и этот чем-то выделялся — не нашим. Но чем, не знаю. А может, мне это показалось, потому что я понял — он неотрывно на меня смотрит. Просто прожигает взглядом.

Но я, конечно, всё равно побежал вперёд, мимо него, мне надо было торопиться. Добежал — и почему-то остановился. Почти остановился. Ноги стали какие-то медленные. А он взял меня за локоть — дался им сегодня мой локоть! — и спросил: «Стефан Никольяевитч?»

И я как-то не сразу понял, что это он — меня.

— Стефан Никольяевитч? — повторил старик.

— Я… — меня в первый момент хватило только на это. — Ну да. Йа.

— Карашо, — он как-то странно передёрнулся. — Мы ехаем к ваш отетс. Бисстро.

— Можно по-немецки, — сказал я по-немецки.

— О, это очень любезно с вашей стороны, — обрадовался он. — Я хотел срочно увидеться сегодня с герром доктором, но дверь мне не открыли.

— Родители в Испании, — сказал я.

— О, мой бог! — воскликнул он. — Неужели на этом… — и он сказал какое-то длинное слово, которого я не понял. — В Барселоне? — уточнил он, видя мое недоумение.

— Вы совершенно правы, в Барселоне. Герр?..

Мой вопрос он проигнорировал, сильно задумавшись. Я ещё никогда не видел, чтобы человек мог так сморщить лоб.

— Герр доктор, — я решил, что с «доктором» уж точно не промажу, в Германии все доктора. — Простите меня великодушно, но я страшно тороплюсь. Могу я для вас что-то сделать?

Только бисстро! — добавил я про себя по-русски.

— Да-да-да… — он всё ещё был задумчив. — Если я прилечу туда завтра… Не будете ли так любезны на всякий случай сохранить моё письмо для вашего отца? На случай, если мы с ним разминёмся?

— Конечно, с радостью, — сказал я.

Он вручил мне небольшой конверт из какой-то очень плотной тёмно-зелёной бумаги, уже основательно потёртый на сгибах.

— Мне хотелось бы, чтобы Николас ознакомился с содержанием письма сразу, как только вернётся, — старик очень близко придвинулся ко мне. На какой-то миг мне показалось, что глаза у него с вертикальными зрачками — как у кошки. Пахло от него странно и знакомо, но я не мог вспомнить этот запах. Потом он выпрямился, приложил палец к каскетке и улыбнулся — приблизительно как Кристина Ричи в «Семейке Аддамсов». — Тем не менее я постараюсь как можно скорее встретиться с ним лично, так что не будем терять времени… — он повернулся и зашагал к поджидавшему его такси.

А я побежал ловить машину — в досаде, что это я, оказывается, задерживал его, а не совсем наоборот — и уже понимая, что можно не торопиться, потому что я всё равно безнадёжно опоздал.

Машина не ловилась, а потом подошла маршрутка, и я поехал на маршрутке.

В общем, получилось так, что к дому я подошёл почти одновременно с президиумом «Клуба Z» — они неслись мне навстречу, размахивая запасным тортиком. Оказывается, я их пригласил к себе! Оказывается, мы будем пить чай! Интересно, в каком беспамятстве, в каком умопомешательстве, в какой чёрной коме я находился, когда сделал это?..

Я так и не смог сообразить, как отмазаться от этого полдника с чаем, а поэтому организм сработал штатно: он вежливо распахнул дверь подъезда и кивком пригласил дам следовать внутрь. Инстинкт самосохранения у меня, вероятно, так и пребывал в чёрной коме, иначе я устремился бы в мировое пространство лестничных маршей с равномерным и весьма существенным ускорением. Вместо этого пришлось подниматься наверх плотной хихикающей группой, но — наконец! наконец-то! — я, производя побольше брякающих звуков, стал отпирать новенькие замки, к которым ещё не привык. Пришлось поменять старые на эти, которые нельзя было открыть изнутри без ключа.

М-маленький поганец…

А ведь я так и не придумал, какими словами буду извиняться перед Поппи Меринс (то есть на самом-то деле Леночкой) за то, что продержал её под замком лишних три часа.

Вот.

Я отпер последний замок, и тут дверь как бы взорвалась. Меня отбросило, девчонок расшвыряло, и на площадку вылетела обмотанная портьерой, зарёванная и в метёлку растрёпанная Леночка! Она набросилась на меня, молотя кулаками, завывая-рыдая, но при этом чётко произнося слова, которых няни-сиделицы-с-маленькими-детьми попросту не должны знать.

Как джентльмен я не видел другого выхода из положения: я её обнял. Портьера свалилась. Как вы уже, наверное, догадались, ничего, кроме самой Леночки, под портьерой не оказалось. Тем не менее я не дрогнул и продолжал прижимать её к себе, осторожно поглаживая по голове.