Книга Тигр. История мести и спасения - Джон Вэйллант

Трушу с Горборуковым не раз приходилось бывать в подобных ситуациях, и, пока секундная стрелка на часах описывала свои круги, они осмотрели помещение. Строго говоря, дощатая постройка Маркова с крошечным оконцем была не хижиной, а бытовкой — скромным строительным вагончиком, какие часто встречаются на стройплощадках в разных уголках России и бывших союзных республик. Колеса были сняты; с восточной стороны к бытовке примыкал грубо сколоченный навес. И навес, и бытовка были покрыты шифером. Инспекторы не стали составлять опись, но отметили нагромождение разнообразных предметов под навесом, преимущественно из области пчеловодства: металлические кюветы и бидоны, части ульев, ручная центрифуга для отделения меда от сот, маленькая тележка для перевозки воды, дрова, продукты.

Внутри бытовки на стареньком столике, втиснутом между лежаком и буржуйкой, стояли керосиновая лампа и банка с окурками. Взгляд Труша задержался на этой импровизированной пепельнице: среди окурков лишь изредка встречались самокрутки, свернутые из газеты. Все в бытовке указывало на крайнюю нужду, и лишь одна деталь выделялась из общей картины жизни заурядного браконьера. «Дорогие сигареты, — заметил Труш. — Наш друг, оказывается, любит шикануть». Это тщеславное пристрастие плохо вязалось с более чем скромным бытом Маркова, но сразу напомнило Трушу его прозвище: Маркиз. По рассказам его друзей, Марков любил побаловать себя деликатесами, умел оживить даже самое простое блюдо добавлением специй и грибов. Без этого разнообразием на столе похвастаться было трудно: в мире Маркова рис, картошка, мясо и чай лежали в основе выживания, к ним по возможности прилагались водка, сахар, табак и кедровые орешки.

Наряду с прочей утварью, о предназначении которой легко догадаться, в типичной таежной хижине обязательно встретится парочка металлических подносов, подвешенных к потолку. Грубо продырявленные, они похожи на гигантскую терку для сыра. Такие штуки используются для лущения шишек. На корейском кедре, который является источником древесины наивысшего качества, раз в три-четыре года созревают орешки. Они растут внутри шишек и внешне напоминают кукурузные зернышки, заключенные в плотную коричневую скорлупу. Упав на землю, орешки сохраняют всхожесть и остаются съедобными еще в течение нескольких лет. Корейский кедр — близкий, хотя и чуть менее благородный, родственник европейского и североамериканского кедра: его орешки не такие сладкие и значительно более терпкие на вкус. Впрочем, к этому легко привыкнуть и даже пристраститься к ним, как к семечкам. Более века назад дальневосточные поселенцы прозвали эти орешки «сибирский разговор» — ведь без них не проходили ни одни посиделки, а другие радости и деликатесы были большой редкостью. Еще орехи называют «лесным хлебом», их можно смолоть в муку; кроме того, из них отжимают масло. Кедровые орехи — основа рациона медведей, оленей, лосей и кабанов, не говоря уж о человеке и бессчетном числе мелких зверушек. И даже в тигрином помете находили следы кедровых орехов.

Если бы существовала такая вещь, как покадровая съемка с интервалом лет в десять, можно было бы составить картину странных процессий живых существ по приморскому высокогорью: леса корейского кедра повторяют выпуклости рельефа; кедровые шишки, падая на землю, катятся к подножию холма, и к ним устремляются олени, кабаны и медведи. Они роют землю, способствуя укоренению кедровых семян. Леопарды, тигры и волки подкрадываются к оленям и кабанам, а за ними неотступно следуют стаи стервятников и воронья. Люди и грызуны замыкают шествие. Каждый играет свою роль в том, чтобы распространить семена кедра все дальше и дальше, а вместе с тем расширить и границы ареала — не только кедровой сосны, но и каждого вида живых существ, участвующих в этой пищевой цепочке. Можно, не боясь преувеличений, утверждать, что крошечное семечко кедра представляет собой центральный стержень, вокруг которого вращается колесо жизни в этих краях. Если ты сам не поедаешь кедровые орешки, ты ешь того, кто поедает. При этом сами они настолько незаметны, что можно пройти Приморский край вдолби поперек и не найти ни одного, если не знать, где искать. Это поражает и даже страшит: вот исчезнет такой пустячок, мелкое семечко, и вся экосистема, от тигров до мышей, попросту рухнет.

Марков стал частью этой древней цепочки поглощения и распространения, ее агентом и заложником, участником и получателем дивидендов. Но в тот дождливый августовский полдень он думал не об этом. Его ждали Труш и Горборуков, и он вернулся к ним спустя девятнадцать минут с видавшим виды обрезом в руках. Когда-то это был полноразмерный дробовик, но после того, как дуло случайно погнулось, Маркову пришлось его обрезать: не для увеличения пробивной способности, а просто чтобы им можно было хоть как-то пользоваться. Труш не был уверен, что это единственное огнестрельное оружие Маркова, но тот выполнил свою часть сделки, и этого было достаточно. Свое слово Труш тоже сдержал: не стал доставать бланки протоколов. Посоветовав Маркову на прощание не нарушать закон, Труш и Горборуков отправились дальше, причем все трое пребывали в уверенности, что их встреча далеко не последняя. Испокон веков люди играли в эту игру — охота на охотника. Когда-то и Робин Гуд начинал как браконьер, и нужно отметить, что сегодняшнее положение дел в Приморье поразительно напоминает то, что происходило в Шервудском лесу пятьсот лет назад.

Современные правила охоты в России наряду с политикой лицензирования огнестрельного оружия воскресили средневековые порядки, запрещавшие крестьянам охотиться или даже просто иметь собственное оружие. В те времена, как и сейчас, валка леса и охота являлись значительным подспорьем для многих и были широко распространены, что наносило существенный ущерб европейским лесным угодьям. Привело это к тому, что наиболее богатые дичью леса превратили в заповедники, где охотиться разрешалось исключительно знати. Аналогичным образом события развивались в постперестроечной России: охота превратилась в роскошь, которую могли себе позволить единицы. Значительное сокращение числа охотничьих лицензий в Приморье преследовало благую цель — сохранение популярных среди охотников видов животных. Однако это привело лишь к тому, что лицензии стали доставаться исключительно людям с деньгами либо со связями. К сожалению, люди с деньгами и со связями зачастую относятся к лесу и его обитателям как к собственности, потребленчески, без должного пиетета. Среди большинства русских нуворишей бытует мнение, что они выше закона — и подчас это действительно так. После краха советской власти в России появилась доморощенная псевдоаристократия, упивающаяся собственной исключительностью. «Для таких людей, — утверждал Труш, — выстрелить в медведя или тигра — вопрос гордости, и не важно, куда попадет пуля. Им все равно, убили они зверя или ранили. Таких охотников много, стреляют не думая».

Это вызывающе пренебрежительное отношение к природе и закону порой принимает причудливые формы. Однажды в лесу Труш наткнулся на танк. Танк был модифицирован «для мирных целей»: стрелковую башню демонтировали, а «салон» выстлали коврами. Несколько менеджеров высшего звена отправились на охоту, словно падишахи на слоне. Естественно, такое транспортное средство не могло быть легальным. Его пассажиры отнюдь не обрадовались встрече с Трушем, вооруженным видеокамерой, и начали угрожать. Впоследствии Труш рассказал эту историю: