Книга Братство порога - Антон Корнилов

— Может, и накупим, — согласился, гулко отрыгивая в аккуратно сложенную ладонь, Карфа, — а что такого-то, любезный друг? Завидки берут, что ли?

Грис, который успел сожрать свою порцию и теперь сыто икал и ковырял костью в ухе, с готовностью подгыгыкнул другу. Он вообще был великий молчун и с окружающим миром общался по большей части посредством нечленораздельных звуков, а требования и просьбы оформлял при помощи тумаков.

— Не завидки! — глухо взревел Хаба. — Не завидки! А… Честный вор к этой погани… к этим… которые на золоченых креслах сидят да с золота-серебра жрут-пьют, ничего, кроме презрения великого, не должен чувствовать. Харкать он на них должен соплями зелеными! Вот так харкать! Вот так! И на вас, прихлебаев сраных! Вот так! Вот так!

И взбесившийся Хаба тут же показал, как именно и какими такими зелеными соплями должен харкать на власть имущих всякий честный вор. Карфа и Грис переглянулись. Если Грис еще только непонимающе насупился, отвесив мокрые губы, то Карфа уже почувствовал вполне определенную обиду. Да и кто бы на его месте не почувствовал? Этот замшелый кусок дерьма, только и живущий за счет Братства, кормится за их столом да еще смеет голос повышать?!

— Королевскими псами хотите стать? — отплевавшись, хрипнул старик. — У-у, гниды… я бы вас… Потроха выпущу! И самих же жрать заставлю.

Грис, до которого наконец дошло, что его оскорбили, возмущенно икнул и стал подниматься со скамьи.

— Сядь, любезный друг, — зловеще выговорил Карфа и ткнул Гриса локтем в бок. — Сядь, не отсвечивай своей тушей. Не подобает таким, как мы, господам оборачиваться на тявканье беззубых шавок…

Пока он говорил эти слова, из рукава его камзола выскользнул нож, и теперь Карфа, пряча руки под столом, лихорадочно соображал — пырнуть этого зловредного старикана немедленно или выждать до тех пор, пока он немного успокоится. Вдруг у Хабы еще не притупились окончательно его боевые навыки и он сумеет уйти от удара? А по неписаному закону Братства вор, подвергшийся нападению вора, имеет полное право ответить на удар, который не достиг цели, тогда, когда ему пожелается. А Карфе вовсе не хотелось получить в гомонящей толпе стальную иглу в бок… Или чтобы на него сверзился с крыши камень… Или помереть от глотка отравленного вина… Или… Кто угадает, какие еще способы подлого убийства хранятся в нечесаной вшивой башке этого старика? Чего он так взбесился вообще? Сам на себя не похож. Видать, здорово насолили ему королевские приспешники, если старая рана кровоточит до сих пор…

— Беззубая шавка… — просипел тем временем Хаба, медленно багровея, — это, значит, я — беззубая шавка?..

Толстостенная глиняная кружка треснула в громадном кулаке старика, и мутное вино хлынуло на стол. Из-под косматых бровей плеснул в лицо Карфе взгляд такой устрашающей силы, что последний почувствовал холод в желудке, а рука его, сжимающая нож, обмякла.

Кто знает, может быть, в эту ночь снова ожила бы давняя легенда о жутком душегубе — но тут случилось нечто совершенно неожиданное. За спиной Хабы внезапно и бесшумно выросла громоздкая фигура. Грис и Карфа пооткрывали рты. Давешний северянин, уперев руки в бока, глянул на старого разбойника сверху вниз и спокойно произнес:

— Я б тебя, старая ты гадина, в землю вколотил бы по маковку за такие слова, но в тех краях, откуда я родом, с малолетства учат, что воину не след трогать детей, женщин и немощных стариков. Поэтому даю тебе шанс попросить прощения за поганые свои слова, пока не запихнул их тебе обратно в глотку и не протолкнул грязной метлой до самых потрохов! — произнеся эту тираду на едином выдохе, парень для пущей убедительности указал на стоящую у двери кабака куцую метелку, рядом с которой, пуская нечистым носом пузыри, храпел какой-то подгулявший оборванец.

В кабаке молниеносно установилась полная тишина. Десятки глаз со всех сторон впились в окаменевшего старика Хабу. Ибо неписаный кодекс Ночного Братства гласил — всякий вор должен сам держать за себя ответ, поэтому вмешиваться в дела другого, будь он тебе даже наилучшим другом, было строжайше запрещено. Однако кинься сейчас Хаба на обидчика, его поддержала бы вся «Тошниловка». Потому что такой неописуемой наглости на своей территории никто из Братьев, конечно, не вытерпел бы. Но Хаба, минуту назад разъяренный до крайности, неловко задрав голову, обернулся на возвышавшегося над ним незнакомца — и вдруг страшно побледнел. Втянул в плечи свою косматую башку и, съежившись в трясущийся уродливый ком, что-то невнятно пробормотал.

Северянин нахмурился, открыл рот, видимо для того, чтобы потребовать от стушевавшегося бандита более членораздельного высказывания, но тут его внимание привлекла Рыжая Магда, которая, покачивая налитыми бедрами, проследовала с кувшином пива к его столику. Пухлые молодые губы парня дрогнули и разжались, проговорив:

— Смотри у меня, вонючая плесень, — он пнул напоследок лавку, где трясся в непонятном пароксизме ужаса Хаба, и удалился.

Мало-помалу многоголосый шум в кабаке снова потек к черному потолку и сгустился, будто смрадный дым. На совершенно уничтоженного Хабу никто уже не смотрел, точно его и не было здесь, точно он давно провалился сквозь грязный пол; а вот в сторону нахального чужака то и дело летели потаенные взгляды, в которых мутно мешались злость и угроза.

Но парень, казалось, не замечал этих взглядов. Вернувшись за свой столик, он первым делом завладел кувшином с пивом, принесенным Магдой, а немедленно после этого — и самой Магдой. Разместив рыжую служанку на коленях, северянин в несколько длинных глотков осушил кувшин и, преисполнившись вследствие этой процедуры крайней бодрости духа, вплотную занялся девушкой. Магда, никогда не отличавшаяся целомудрием, тем не менее визгливо протестовала против пощипываний, похлопываний и прочих немудреных знаков внимания, щедро оказываемых ей парнем, в результате чего на помощь к ней прибыл летучий отряд в составе Колченогой Зары и Нады Кривой, вооруженных двумя кувшинами пива. Только отбить товарку у ворога отряд не сумел, а вышло даже наоборот: беловолосый и Зару, и Наду, и пиво захватил в плен. Непонятно, что больше подействовало на служанок: могучие плечи северянина, молодая свежесть его лица или тугая наполненность кошеля, в которой среди меди и серебра горделиво поблескивали и золотые монетки, — но, рассевшись за столом, девушки довольно скоро оставили попытки спастись бегством. Зато затеяли громогласную склоку по поводу того, кому из них достанется насиженное Магдой место после того, как глупое хихиканье Рыжей окончательно надоест парню.

Лохматый служка, вынужденный теперь разносить заказы в одиночестве, сбивался с ног, но поспеть к каждому столику не успевал, о чем ему постоянно напоминали руганью и тычками. Но — вот интересно — никто из находившихся в ту ночь в «Серебряном льве» не посмел вслух высказать свое неудовольствие верзиле-незнакомцу, нахально узурпировавшему три четверти здешнего обслуживающего персонала. Воры теперь словно не видели северянина. Будто инцидент с Хабой установил парня на особую ступень неприкосновенности, даровал ему право беспрепятственно творить в кабаке все, что вздумается. И угрожающие взгляды скоро угасли. Хотя… возможно, такое отношение было просто следствием традиционного для Ночного Братства профессионального коварства. Братья — они такие… Улыбаются в лицо, славословят до сахарного привкуса на губах собеседника, а через миг этот самый собеседник, не успев стереть с лица довольную ухмылку, валится наземь, безуспешно пытаясь вытащить холодеющими руками ловко загнанный между ребер нож…