Книга Не ради прибыли. Зачем демократии нужны гуманитарные науки - Марта Нуссбаум

В то же время дети берут пример с окружающих их сообществ взрослых людей, а те обычно направляют такое «проективное отвращение» на одну или несколько более конкретных нижестоящих групп – на афроамериканцев, евреев, женщин, гомосексуалистов, бедноту, низшие касты в индийской кастовой иерархии. В действительности, все устроено так же, как в животном мире: через принижение «чужаков» и отдаление от них привилегированная группа определяет свое положение как более высокое и даже исключительное. Обычное проявление проективного отвращения заключается в избегании телесного контакта с представителями более низкой группы и даже с предметами, которых касались представители такой группы. Психологические исследования демонстрируют, что отвращение связано с множеством нерациональных, магических представлений. Неудивительно, что расизм и прочие формы групповой зависимости опираются именно на представления о заразности.

Проективное отвращение всегда подозрительно, так как предполагает самоотречение и перенос самоотречения на другую группу, в которую входят человеческие существа, ничем не отличающиеся от самих проецирующих, однако более социально бесправные. В таком случае первоначальное детское нарциссическое желание превратить родителей в своих рабов находит свое воплощение в создании социальной иерархии. Подобная динамика представляет собой постоянную угрозу демократическому равенству[25].

Такая ситуация некоторым образом универсальна: исследования отвращения в различных обществах обнаруживают схожую динамику; и мы с сожалением вынуждены признать, что все человеческие общества создают для себя внешние группы и порицают их, считая постыдными либо отвратительными, а чаще всего – и тем, и другим. Однако существует несколько источников изменчивости, которые влияют на исход описанной ситуации, формируя отношение людей к слабости, нужде и взаимозависимости. Назовем в связи с этим индивидуальные семейные различия, общественные нормы и законы. Обычно эти три источника сложным образом взаимодействуют друг с другом, ведь родители живут в общественном и политическом мире, а значит, как раз этот мир и определяет, какие именно сигналы они будут посылать своим детям.

В силу того, что порицание является, вероятно, реакцией на тревожное состояние человека, вызванное его собственной слабостью и уязвимостью, такое выражение неодобрения нельзя сдержать, не преодолев тревогу, засевшую где-то глубоко внутри. Одна из составляющих такого преодоления, на которую обратил внимание Руссо, это обучение практическим умениям и навыкам. Дети, способные быстро освоиться в окружающей обстановке, меньше нуждаются в слугах или рабах. Но еще одна составляющая социальной реакции должна быть направлена на самую суть беспомощности, на причиняемые ею страдания. Некоторые общественные и семейные нормы обеспечивают созидательный подход к этим страданиям, сообщая молодежи, что все человеческие существа ранимы и смертны и эту сторону человеческой жизни не следует ненавидеть или отвергать, но горе и нравственную боль легче преодолеть сообща, с помощью взаимной поддержки. Жан-Жак Руссо поместил получение базовых представлений о слабости человека в центр всей своей образовательной структуры; он утверждал, что лишь знание об этой слабости делает нас социальными и гуманными существами. Таким образом, уже само наше несовершенство может стать основой наших надежд на появление достойного общества. Руссо говорил о том, что у французской аристократии не было подобного образования; у детей аристократов воспитывали представление о том, что они выше и лучше большинства людей. Их стремление к неуязвимости подпитывало стремление повелевать всем и вся.

Многие общества учат тому же дурному, чему учили французскую аристократию времен Руссо. Общественные и семейные нормы в таких обществах содержат представление о том, что совершенство, неуязвимость и власть представляют собой основные компоненты, обеспечивающие достижение успеха в зрелом возрасте. Во многих культурах такие общественные нормы имеют гендерные различия. Обзор исследований на эту тему показывает, что часто проецирование отвращения на других людей имеет сильную гендерно дифференцированную составляющую. Мужчины узнают, что успех означает преодоление телесности и связанной с ней уязвимости, а потому приучаются считать какой-либо подкласс общества (женщин, афроамериканцев) чересчур привязанным к телу и, как следствие, нуждающимся в управлении. У этой истории существует множество вариантов в различных культурах. Следует подробно изучить эти варианты, прежде чем заниматься ими в приложении к конкретному обществу. Даже если такие нездоровые нормы и не характерны для культуры в целом, отдельные семьи могут продолжать транслировать дурные посылы, способствующие, тому, например, что верными средствами достижения успеха являются безупречность и обретение повсеместного контроля. Итак, источники социальной иерархии скрыты в глубине человеческой жизни и «внутреннее столкновение» нельзя преодолеть, действуя лишь через школу или университет: нужно привлекать и семью, и общество в целом. Тем не менее, школа – это одна из самых влиятельных сил в жизни ребенка, к тому же считывать передаваемую ею информацию нам, вероятно, проще, чем те побуждения, которые исходят от всех прочих сил.

Как уже говорилось, центральной идеей патологии отвращения является разделение мира на «чистое» и «нечистое», то есть конструирование понятия «мы» как образа, лишенного каких-либо изъянов, и понятия «они» как образа, олицетворяющего отсутствие чистоты, зло и заражение. Многие критические размышления о международной политике выявляют остатки такой патологии, ведь люди всегда готовы считать какую-либо группу чужаков грязной и замаранной, и при этом представлять самих себя в ангельском обличье. Сегодня понятно, что это глубоко укоренившееся в человеческом обществе представление подпитывают многочисленные, проверенные веками детские сказки, рассказывающие о том, что все в мире пойдет своим чередом, стоит лишь убить какую-нибудь жуткую и уродливую ведьму (или чудовище) или сварить в ее же собственной печи[26]. Многие современные детские сказки насаждают такое же представление о мире, и мы должны быть благодарны художникам, которые показывают детям, насколько мир в действительности сложен. К примеру, фантастические, сказочные фильмы японского режиссера-аниматора Хаяо Миядзаки предлагают более сдержанный и утонченный взгляд на добро и зло, демонстрируя, что источником вполне реальной опасности могут стать необходимые взаимоотношения человека с окружающей средой. Макс из книги Мориса Сендака «Там, где живут чудовища» («Where the Wings Are») – недавно по ней был снят великолепный фильм – приручает чудовищ, олицетворяющих его собственный внутренний мир, скрытую враждебность и агрессию. Впрочем, эти чудовища не так уж и отвратительны; ведь ненависть человека к страстям, которыми он сам одержим, часто вынуждает его проецировать их вовне, на других людей. Истории, прочитанные нами в детстве, превращаются в важные составляющие того мира, в котором мы живем, уже став взрослыми.