Книга Ночные снайперы - Юлия Волкова

Дерибасов при личном знакомстве ему сразу активно не понравился. И причина этого неприятия заключалась, конечно, не в мятом пиджаке. Дело в том, что за долгие и не всегда бесцельно прожитые годы Пирогов привык подразделять людей на две основные категории. К первой категории относились люди-человеки, которые жили сами (как — другой вопрос) и давали жить другим. То есть в принципе уважали право на существование других особей. Поэтому и вели себя соответственно. Например, прислушивались к собеседнику, когда тот что-нибудь говорил. Адекватно соотносились с чужим поведением. Видели в другом себе подобного, свободного хомо сапиенса. Второй тип человеков отличался от первого радикально. Этому типу был неведом факт, что кроме них в мире существуют еще и другие живые существа. То есть чисто визуально перед их глазами что-то там такое, конечно, мелькало. Но представить, что фигурки на двух ножках и с двумя ручками и еще целым набором необходимых деталей могут быть похожими на них, они не могли, хоть убей. Для них все в мире вращалось вокруг собственных персон, в том числе и смешные ручки, ножки, огуречик. Бади Дерибасов явно относился ко второму типу. Может быть, в силу специфики своей профессии. Вероятно, в силу специфики своего восприятия жизни, он выбрал себе такое занятие, которое дает возможность распоряжаться людьми, как марионетками. Но, так или иначе, Бади великого сыщика Игоря Пирогова в упор не видел. Он видел в нем функцию, которая должна осуществить его волю. И от этого Гоголю-Пирогову было грустно и немного смешно. Потому что он уже предчувствовал тот момент, когда пошлет этого помятого шоумейкера вместе с его гонором и гонораром куда подальше! Хотя деньги были нужны. В данный момент — просто на жизнь. Иначе придется продавать контору со всем техническим и кадровым обеспечением.

— Что же вы молчите? — воскликнул Бади, когда весь его красноречиво-надрывный словесный поток иссяк. — У вас есть какие-то соображения насчет того, что я вам сказал?

«Ого! — подумал Гоголь. — Он интересуется моими соображениями. Может быть, он не совсем законченный пуп земли?»

— А что вы, собственно говоря, мне сказали? — произнес он скучным тоном. — Что вас в один прекрасный момент измазали какой-то гадостью ваши недоброжелатели? Я полагаю, такие неприятности — составная часть вашей нелегкой звездной жизни. Когда-то гнилыми помидорами и сливами бросали в бездарных артистов. Нынче народ стал образованнее, понимает, что артист за свое фиаско не отвечает. Виноват продюсер.

— Вы думаете, это — всего лишь хулиганская выходка, и она связана с моей основной работой? — ответил Дерибасов, язвительно улыбаясь. Улыбка у него была американская — широкая, в пятьдесят два зуба. Маленькие глазки при этом являли полный контраст с улыбкой. Они были настороженными и злыми.

— Да, — кивнул Игорь и стал рассматривать маленькие горошины на рожках черта, сидевшего на его любимой пепельнице.

Самоуверенный Бади вдруг заелозил в гостевом кресле.

— Послушайте, Игорь Петрович, — томно задышал он. — Возможно, вы не поняли. В тот момент я как раз выигрывал аукцион. Я мог бы выложить любую сумму за Афродиту, выходящую из пены. И многие об этом догадывались. Неужели непонятно, что это хладнокровно спланированная акция?

— Непонятно, — упрямо проговорил Пирогов. — Если бы вас убили, я бы понял. А то ведь… смешно сказать. Что вам мешало вернуться в зал после перерыва и выиграть баталию за Афродиту?

— В таком виде? — с искренним изумлением воскликнул Бади. — Вы хоть представляете, как я выглядел после этого мерзкого акта? На меня словно вылили целое ведро с дерьмом!

— С дерьмом? — заинтересовался Пирогов. — Так в вас выстрелили шариком с дерьмом?

— Я не знаю, что это было, — рассерженно проворчал Дерибасов. — Не знаю ни про какие шарики. Но воняло от этой смеси отменно. Прибавьте к этому жуткую боль в скуле. Вы же видите, синяк до сих пор не прошел.

Игорь синяка не видел. Бади либо преувеличивал потери, либо пользовался качественной крем-пудрой. Хотя Пирогов был в курсе того, что пейнтбольный выстрел может обернуться не только синяками на открытом участке тела, но и при определенной скорости полета шарика вышибить стекла из окон. Не такая уж это невинная забава…

— Поймите, господин Дерибасов, — вздохнув, проговорил он. — Вероятность того, что я найду преступника, ничтожно мала. Это все равно, что искать киллера.

— Это и есть киллер — я уверен! — вскричал Бади. — А выстрел на аукционе — это предупреждение. Меня хотят убить, как пить дать! Я уже мобилизовал свою службу безопасности и охрану. Но пока преступник гуляет на свободе, я не могу полностью отдаться творчеству. Я нервничаю. Я не сплю. Я не в состоянии ни о чем думать. Что вас смущает? Я обещаю вам хороший гонорар!

— В этом я нисколько не сомневаюсь, — усмехнулся Пирогов. — Но у меня слишком мало фактов, чтобы браться за это дело. Я могу, конечно, прочесать все пейнтбольные клубы, выявить там стрелков с криминальными наклонностями, но… Во-первых, на это потребуется года два. Во-вторых, даже если я и найду того, кто в вас стрелял, я не смогу поймать его за руку и привести в суд. С какой стати?

— Я не прошу вас вести его в суд, — сердито произнес Дерибасов. Было видно, что он недоволен непонятливостью сыщика. — Я прошу найти этого человека или ту организацию, которая за ним стоит. Наверняка вам стоит изучить биографии всех участников аукциона. Нити преступления тянутся оттуда, голову даю на отсечение.

Пирогов скептически взглянул на шоумейкера. Этот самовлюбленный павлин уверен, что хулиганский поступок связан со страстями, происходившими на знаменитом городском аукционе, который проходил два раза в год в Аничковом дворце и на который съезжались покупатели со всего света. Назывался аукцион «Сокровища Северной Пальмиры», и распродавались на нем действительно сокровища — произведения искусства, периодически скапливавшиеся в таможенных терминалах города. Затея такого мероприятия со стороны городских властей была сомнительной, ибо ценности задерживались на таможне на основании закона, запрещавшего вывозить за рубеж предметы национального достояния, место которым в государственных музеях. Но не всякий музей мог позволить приобрести какой-нибудь холст из частной коллекции за его настоящую цену, а отдавать его даром музейному ведомству чиновники считали верхом бесхозяйственности. Поэтому они и придумали аукцион. Руководители музеев, конечно, тоже имели право в нем участвовать. Но разве могли они конкурировать с заморскими гостями, которые готовы были выложить за какой-нибудь черновой набросок Филонова или Добужинского сотню-другую тысяч своих заморских денег? В нынешнем году страсти разгорелись из-за изящной статуэтки Афродиты неизвестного автора, которая по некоторым данным была изготовлена не позднее семнадцатого века, подарена каким-то европейским дипломатом Екатерине Великой, до последнего дня монархии принадлежала венценосной семье, во время революции была утеряна, в годы Второй мировой и позже всплывала два или три раза в той или иной частной ленинградской коллекции, затем снова исчезала, а вот теперь обнаружилась в чемодане туриста, намеревавшегося провести свой отпуск в Европе. Турист утверждал, что статуэтка перешла к нему по наследству от бабушки и он всего-навсего собирался показать ее своим европейским друзьям. На таможне Афродиту изъяли, оформили как национальное достояние, границу пересечь не позволили, туриста задерживать не стали, дабы не вызывать громкого скандала, а через несколько месяцев уже высшее руководство таможни, выбив из экспертов совсем другой документ — о ничтожной ценности данного произведения, выставило статуэтку на аукцион. Настоящие ценители искусства все про Афродиту знали, и нынешнее знаменательное мероприятие в Аничковом дворце собрало покупателей в три раза больше, чем ожидалось.