Книга Затерянные во льдах. Роковая экспедиция - Иннес Хэммонд

— Вы к нему привязались, не так ли? — не унимался я.

— Прошу вас, — произнесла она. — Он умер. Говорить больше не о чем.

— Если вы так в этом уверены, — возразил я, — почему вы явились ко мне сегодня утром уже с вещами и полностью готовая к отъезду в Норвегию? Неужели это объясняется всего лишь сентиментальным желанием увидеть его могилу?

— Я этого не хочу! — с неожиданной горячностью воскликнула она. — Глаза бы мои ее не видели.

— В таком случае почему вы здесь? — повторил я свой вопрос.

Похоже, она собиралась бросить мне в ответ какую-то резкость, но внезапно передумала и отвернулась.

— Я не знаю, — прошептала она.

Она произнесла это так тихо, что ветер успел отнести ее слова прежде, чем я убедился в том, что не ослышался.

— Вы не встанете к штурвалу? — внезапно попросила она меня. — Я на минуту спущусь вниз.

На этом наша беседа оборвалась. Снова поднявшись на палубу, она остановилась немного поодаль. Свет ходового фонаря выхватывал из темноты ее высокую грациозную фигуру, которую не скрывала даже мешковатая куртка. Я видел, как ветер трепал ее волосы, а сама она ритмично покачивалась в такт качке. Я сидел у штурвала, беседовал с находящимся в рубке Уилсоном и спрашивал себя, что ей известно и кем был для нее Фарнелл.

Мы приблизились к затонувшему плавучему маяку. Я изменил курс на плавучий маяк Смитс-Нолл. Час спустя мы позвали вахту правого борта. Я также сделал запись в судовом журнале и отметил наш курс на карте. С того момента как мы подняли паруса, мы делали не меньше восьми с половиной узлов в час.

— Курс на северо-восток, — произнес я, передавая штурвал Дику.

Он рассеянно кивнул. Он всегда бывал таким в первый день плавания. За шесть лет, которые он прослужил на королевском флоте, он так и не сумел побороть морскую болезнь. Райт тоже чувствовал себя неважно. Его позеленевшее лицо покрывала испарина, и на фоне его бледности рыжая шевелюра полыхала огнем в тусклом освещении рубки. Йоргенсен, облаченный в позаимствованные у нас свитера и непромокаемую куртку, казалось, не замечает качки, так же как и Картер, который столько лет провел в кочегарках и машинных отделениях престарелых пароходов, что ему все было нипочем.

Мою вахту вызвали наверх в четыре часа утра. Ветер усилился до пяти баллов, но яхта теперь шла даже легче. Я обратил внимание на то, что часть парусов убрана. Тем не менее качка оставалась достаточно сильной. Волны были такими высокими, что «Дивайнер» вонзал в них бушприт, как матадор шпагу. Весь день ветер дул с юго-востока, позволяя нам пересекать Северное море с приличной скоростью в семь, а то и восемь узлов. К заходу солнца мы преодолели сто пятьдесят пять миль из того расстояния, которое отделяло нас от побережья Норвегии. Яхта мчалась вперед так уверенно, как будто участвовала в океанских гонках. Это стремительное скольжение под парусами настолько меня захватило, что я почти забыл, зачем мы идем в Норвегию. Прогноз погоды беспрестанно угрожал штормом, и незадолго до полуночи нам снова пришлось сократить площадь парусов. К следующему утру ветер немного стих и задул с северо-востока. Мы ушли в крутой бейдевинд, что позволило нам продолжить свой путь против ветра.

За прошедшие два дня я сумел довольно близко познакомиться с Джилл Сомерс. Этой высокой и стройной девушке было двадцать шесть лет, и, несмотря на всю свою деятельную натуру, в критической ситуации она умела сохранять ледяное спокойствие. Она не была красивой в общепринятом смысле этого слова, но мальчишеская легкость ее движений и жажда жизни наделяли весь ее облик своеобразной красотой. Ее обаяние заключалось в ее манерах, а также в том, как легко ее довольно полные губы расплывались в улыбке, которая всегда была слегка кривоватой. И когда она улыбалась, улыбались и ее глаза. Она обожала ходить под парусом, и мы оба настолько наслаждались ощущением ветра, стремительно увлекающего нас вперед, что напрочь забыли о Джордже Фарнелле. Его имя было упомянуто лишь однажды. Она рассказывала мне о том, как они с отцом выбирались из Норвегии перед самым немецким вторжением и как, проведя всего несколько месяцев в Англии, она через норвежские военные власти в Лондоне связалась с ротой Линге и начала работать на Сопротивление.

— Я просто должна была что-то делать, — рассказывала она. — Я хотела участвовать в этом вместе со всеми. Папа все устроил. Он работал в норвежской судоходной и торговой миссии в Лондоне. Я отправилась на север, в Шотландию, и сразу же приступила к работе в их штаб-квартире. Я и еще пять девушек круглые сутки по очереди дежурили в радиоэфире. Именно там я и познакомилась с Бернтом Ольсеном.

— Вы знали, что его настоящее имя Джордж Фарнелл? — спросил я.

— Тогда еще нет. Но он был темноволосым и невысоким, и однажды я спросила у него, действительно ли он норвежец. Тогда он и назвал мне свое настоящее имя.

— Сообщил ли он вам о том, что является беглым заключенным? — спросил я.

— Да, — ответила она, улыбаясь собственным мыслям. — Тогда он поведал мне о себе все, что только можно было рассказать.

— И вас это нисколько не обеспокоило? — поинтересовался я.

— Конечно нет, — откликнулась она. — Мы были на войне. И он готовился к участию в одном из наших первых и самых отчаянных штурмов того, что на тот момент являлось вражеской территорией. Три месяца спустя он отправился в Норвегию, на штурм Молёя.

— Он очень много для вас значил, верно, Джилл? — спросил я.

Она кивнула и, немного помолчав, добавила:

— Да, он очень много для меня значил. Он был более серьезным и более сдержанным, чем все остальные, и очень сильно от них отличался. Казалось, у него в этой жизни есть какая-то миссия. Вы понимаете, о чем я говорю? Он носил военную форму и упорно тренировался, готовясь к опасному заданию. И тем не менее он не имел ко всему этому никакого отношения. Мыслями он был где-то очень далеко.

Именно это описание Фарнелла накануне штурма Молёя заинтриговало меня больше всего. Фарнелла интересовали только металлы. В отношении металлов он был таким же творцом, как живописец или музыкант. Война и его собственная жизнь весили очень мало на этих весах, на второй чаше которых лежал восторг от обнаружения новых залежей. Описание Бернта Ольсена во время штурма Молёя, предоставленное Кертисом Райтом, и рассказ Джилл о его поведении накануне высадки окончательно убедили меня в том, что Фарнелл напал на след новых металлов в горах Норвегии.

Больше о Фарнелле мы не говорили. Во время вахты мы были всецело поглощены управлением яхтой. Если вы никогда не ходили под парусами, вам трудно понять, сколько внимания и усилий требует этот процесс. Постоянно необходимо что-то делать, особенно капитану. Когда я не стоял у штурвала, я заносил в судовой журнал данные о нашем местоположении, которое прежде нужно было рассчитать. Я также должен был в определенное время выходить в радиоэфир, слушать прогноз погоды, проверять паруса. И над всем этим нависал тяжкий груз сонливости, особенно во время вахт, приходящихся на раннее утро.