Книга Качели - Сергей Кургинян

Прежде всего, вы оказываетесь на особом (мягко говоря, отнюдь не лучшем) счету в академическом комьюнити. Связано ли само это комьюнити со спецслужбами или нет — другой вопрос. Оно связано косвенно. И потому респектабельно. И оно понимает, что раз вы этим занялись (и, не дай бог, преуспели), то вы связаны со спецслужбами не косвенно, а иначе. Но пожалуй, даже не это главное.

Для западной социологии теория элит — это не вполне респектабельная теория. Конечно, таких ученых, как Питирим Сорокин, с порога отбрасывать не удается. Превратить их в ополоумевших конспирологов, занятых теорией заговора, достаточно трудно. Но западный ученый панически боится оказаться не только на абсолютно зачумленной территории «теории заговора», но и на смежных с нею территориях. Питирим Сорокин очень уважаем… «но, знаете ли, что-то тут отдаленно напоминает что-то, отдаленно напоминающее нечто нехорошее». Это первая причина, по которой теория элит не в почете.

Вторая причина почти столь же «фобична». Хотя речь идет чуть-чуть о другом. Ряд теоретиков элиты (Моска, Парето) в какой-то степени выразили симпатию к фашизму. А дальше та же самая пугливая псевдологика: «Они соприкасались с фашизмом. Мы соприкоснемся с ними. Нас соприкоснут с фашизмом». Западное академическое сообщество состоит отнюдь не из Джордано Бруно. А нынешняя «инквизиция хорошего тона» по сути своей ничуть не менее беспощадна, чем та, которая сожгла этого бескомпромиссного искателя истины.

Конечно, заниматься на Западе советской элитой можно с большим успехом, нежели элитой западной. Потому что это чужая элита. И элита «бредовой страны», где все может быть. Как медведи на улицах, так и элита.

Заниматься же своей элитой почти нельзя. Потому что — можете себе представить? — на Западе ее тоже нет. Точнее, на Западе есть доктрина, согласно которой ее быть не должно.

Была она, элита эта, в нехорошие времена так называемого закрытого (то есть нехорошего) общества. А потом ее «съело» открытое (хорошее) общество (смотри Поппера). И она, элита эта, приказала долго жить. А те, кто это отрицает, так или иначе причастны теории заговора.

Характерно, что западная наука не поощряет изучение элиты не только в своем обществе (в конце концов, оно хорошее и открытое), но и в чужих обществах (в том числе явно закрытых). Не слишком это респектабельное занятие — изучать какие-то там кланы, ордена (исламские или другие). И даже мафии. Почему это нельзя изучать — совсем уж необъяснимо. Но каждый, кто взаимодействовал с западными интеллектуалами, согласится с правотой моих утверждений. А согласившись, должен будет спросить себя, почему это все так. И ответ тут будет один: ЭЛИТА ВООБЩЕ НЕ ЛЮБИТ, КОГДА ЕЕ ИЗУЧАЮТ И это главный принцип, с которым должны ознакомиться все, кто хочет заниматься таким неблагодарным делом, как фундаментальная (и уж тем более прикладная) теория элит.

ЭЛИТЫ ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ НЕ ЛЮБЯТ ЭЛИТОЛОГОВ.

Не любят их вообще, чем бы они ни занимались — своими или чужими элитами. Потому что сегодня они занимаются чужими, а завтра займутся своими. Ведь одно перетекает в другое.

Зачем элитному закрытому игроку (если он есть) нужно, чтобы его изучали? Это как-то очень обидно и совсем не с руки. И потому гораздо легче пригвоздить любого исследователя, занятого этим вопросом, к позорному столбу конспирологии (теории заговора). И иногда кажется, что столб этот для того и создан, чтобы вкупе с неадекватными конспирологами (если их нет, откуда возьмется позорный столб?) подвергать поруганию и совершенно адекватных, но неудобных исследователей, занятых неудобными вопросами.

Итак, даже на Западе вы, как советолог, отнюдь не обязательно должны получить необходимые вам ресурсы (финансирование, иного рода социальные санкции) на исследование советской элиты. Но если уж вы их получили, то с одной целью: разрабатывать аналитический аппарат и другие «средства познания» для политической разведки в отношении врага. Причем не абы какого врага, а врага № 1. Получив санкцию на исследование элиты врага № 1, вы тем или иным образом оказались интегрированы не просто в разведсообщество, а в его «святая святых».

Ибо политическая разведка (а зачем еще заниматься элитами врага № 1?) — это всегда «святая святых». Как советолог, занятый элитой, вы на Западе можете быть нужны только ей. Войти в нее крайне трудно. Но если уж вы вошли в нее, то только тем способом, который описан знаменитой советской спецслужбистской присказкой (на самом деле носящей абсолютно интернациональный характер): «Закон у нас один: вход — рубль, выход — сто».

Можно назвать ряд имен диссидентов, уехавших на Запад и сумевших стать подобными исследователями советской элиты. Наиболее известное имя — Авторханов (теория советской номенклатуры), чуть менее известное — Каценеленбоген (теневая экономика СССР). Есть и другие имена. Они сделали свой выбор. Он был мотивирован их ценностями.

Мои мотивы и ценности имели кардинально иной характер. Но побудили меня к сходным занятиям. Причем на территории СССР, совсем мало приспособленной для такого рода специализации.

Да, заниматься советской элитой в СССР было почти невозможно. Но я сделал все для того, чтобы воспользоваться этим «почти». Не люблю мемуаров и потому не буду рассказывать о деталях, позволивших осуществить такое «почти». Пройти нужно было буквально по лезвию бритвы. Ну, так я и прошел. Оглядываясь назад, — искренне недоумеваю, как это могло получиться. Но — получилось. Это «получилось» складывалось из тысячи частных человеческих выборов. Ошибись я хоть при одном из этих выборов… Сдвинься на миллиметр в сторону диссидентства или номенклатурного советского карьеризма… Поступи в другой вуз… Столкнись с другими представителями старшего поколения… Займись публицистикой, а не театром…

Занятия театром, к примеру, оградили меня от лобовой политизации осуществляемых элитных исследований. Я копался все же в основном не в смертельно опасных нюансах чьих-то биографий (хотя и в этом тоже), а в иного типа нюансировках. Они касались тонких культурных различий внутри советской элиты (специфики тех или иных субкультур, функционирования контркультуры, логики смысловых конфликтов, соотношения интеллекта и власти). Решив создать особого рода театр, влияющий на сознание советской постиндустриальной элиты, я всецело отдался этому занятию. И мог всего лишь дополнительно к нему вести философский кружок при театре. Это «всего лишь», видимо, и стало тем балансиром, который позволил мне не потерять некое равновесие в условиях, когда его было почти невозможно не потерять.

Я хотел создать театр особого типа и не хотел ничего другого. Я не хотел печатать самиздатовские журналы, не хотел прислоняться к нашим органам или иностранным посольствам, не хотел… В общем я много чего не хотел из того, что полагалось делать тогда. Может быть, потому и не потерял равновесия, идя по лезвию этой самой (отнюдь не только оккамовской) бритвы.

К середине 80-х годов я и мои сподвижники создали тогда еще неформальный, но вполне респектабельный (неконфронтационный и одновременно независимый) клуб, в котором темой «Элита в советском обществе» занимались помногу, для души, научно — и отстраненно. Об отстранении скажу чуть ниже.