Книга Когда уйдет Путин? - Лев Сирин

Однако у Владимира Владимировича совсем другое объяснение.

По его версии, его донимали депутаты Ленсовета: «Но довольно скоро возникли обстоятельства, заставившие меня подумать о том, чтобы написать рапорт об увольнении. Отношения с депутатами Ленсовета складывались не всегда легко. Прежде всего из-за того, что они часто лоббировали чьи-то интересы. И как-то подошел ко мне один депутат: «Знаешь, тут надо кое-кому помочь. Не мог бы ты сделать то-то и то-то». Я его раз послал, второй. А на третий он мне и заявляет: «Тут нехорошие люди, враги всякие, пронюхали, что ты на самом деле сотрудник органов безопасности. Это срочно надо заблокировать. Я готов тебе в этом помочь, но и ты мне окажи услугу». Я понял, что меня в покое не оставят и будут просто-напросто шантажировать. И тогда я принял непростое для себя решение – написал рапорт об увольнении. Надоел этот наглый шантаж».

Вам не кажется странным, что Путина волновали какие-то там депутаты Ленсовета? Коль скоро о его службе в КГБ знал его непосредственный начальник Анатолий Собчак и его это вполне устраивало, то стоило ли бояться «слуг народа»? Чем они его могли шантажировать? Путин-то от них никак формально не зависел. А если зависел, то ничего толком не объясняет. Все – полунамеком.

Впрочем, Владимир Владимирович тогда больше страдал от самой сути дилеммы: быть иль не быть в КГБ. Вопрос был действительно непростой. Но вот какое дело: если внимательно прочитать, что вспоминает сам Путин об этом периоде свой жизни, то мы увидим две прямо противоположные друг другу трактовки его видения ситуации.

Судите сами…

«Для меня это было очень тяжелое решение, – говорит Путин о решении уйти из КГБ в книге «От первого лица». – Хотя я уже почти год фактически в органах не работал, но все равно вся моя жизнь была связана с ними. К тому же это был 90-й год: еще не развалился СССР, еще не было августовского путча, то есть окончательной ясности в том, куда пойдет страна, еще не было. Собчак, безусловно, был ярким человеком и видным политическим деятелем, но связывать с ним свое будущее было достаточно рискованно. Все могло просто в один момент развернуться».

…Не очень понятно: боится ли больше Путин за свою карьеру или переживает свою фактическую измену?

Впрочем, важнее другое. Читаем несколькими страницами раньше:

«Почему я позднее отказался от работы в центральном аппарате, в Москве? Мне же предлагали. Я уже понимал, что будущего у этой системы нет. У страны нет будущего. А сидеть внутри системы и ждать ее распада…»

Так чему же верить: тому, что «все могло просто в один момент развернуться» или «что будущего у этой системы нет»? И это Владимир Владимирович говорит задним числом – спустя 10 лет, то есть имея возможность за это время взвесить и обдумать перипетии своей жизни. Продумать и принять к озвучиванию какую-то одну версию развития событий в собственной жизни и свой взгляд на принципиальнейший отрезок жизни нашей страны.

Но – нет. По старой пацанской привычке и в соответствии с благоприобретенными на всю жизнь чекистскими принципами Владимир Владимирович на всякий случай, а скорее всего чисто механически, говорит то, что логичнее и безопаснее в данной конкретной части беседы. При этом мне, например, странно, что Путина вовсе не волнуют откровенные логические несостыковки в его воспоминаниях. Попахивает либо пренебрежением к читателю, либо – что гораздо хуже – к истории страны.

Между тем вот что говорил в беседе со мной известный писатель, автор книги «Путин, в которого мы верили» Александр Проханов:

– Силы, которые заинтересованы в развитии русской государственности, понимают, что разрывы исторического световода, постоянное высечение из истории тех или иных фрагментов, оказывание предпочтения тем или иным историческим периодам – губительны для исторической энергии как таковой. Сегодня, например, она не долетает до исторического цветка, который взращивается нашей страной. И цветок чахнет.

Впрочем, вернемся к переживаниям Путина, когда он решает: уходить из КГБ или нет.

По собственному признанию, Владимир Владимирович не просто переживает, а страдает в прямом смысле слова: «В органах у меня было стабильное положение, ко мне хорошо относились. В этой системе у меня все было успешно, а я решил уйти. Почему? Зачем? Я буквально страдал. Мне нужно было принять, наверное, самое сложное решение в своей жизни. Я долго думал, собирался, потом взял себя в руки, сел и с первого раза написал рапорт».

Лично мне в вышеприведенном фрагменте воспоминаний Путина опять мало что понятно.

Ведь если в «этой системе» у него «все было успешно», то зачем, собственно, из нее уходить? Странно, но не понимает этого и сам Владимир Владимирович. Перечитайте, он так и говорит: «Почему? Зачем?» Эти заданные самому себе Путиным вопросы остаются без ответа. Тем не менее он «взял себя в руки, сел и с первого раза написал рапорт».

Опять ничего не ясно. Больше похоже на некое самооправдание: мол, мучился же, прежде чем порвать с приютившей ленинградского студента некогда всемогущей конторой. Все по-человечески. По понятиям.

Разумеется, лучше всего отдает отчет своим мотивам сам Владимир Владимирович. В нашей власти и наше право только анализировать его слова и поступки. А вот следующий за этой душещипательной сценой поступок нашего героя был, мягко говоря, двусмысленный.

«Второе, что я сделал после того, как подал рапорт, – решил публично рассказать о том, что работал в органах безопасности», – вспоминает Путин. Для этого он – ни много ни мало – обратился к режиссеру Игорю Шадхану, который тогда работал на ленинградском телевидении. Шадхан записал с Путиным подробнейшее интервью, расспрашивая его о КГБ, работе в разведке и так далее.

Интервью немедленно показали по ленинградскому телевидению, и, по словам Владимира Владимировича, «когда в следующий раз ко мне подошли с какими-то намеками на мое прошлое, я сразу сказал: «Все. Неинтересно. Об этом уже всем известно».

Возвращаюсь к уже высказанной мной ранее мысли: коль скоро о прошлом Путина знал Собчак и его это устраивало, то с какой стати Владимиру Владимировичу было бояться шантажа каких-то там депутатов? Убей бог – не понятно.

На ум – уж не обижайтесь, Владимир Владимирович, – приходит другое. Предприняв вслед за поданным в КГБ рапортом об отставке такой упреждающий медийный шаг, Путин, не исключено, решал и еще одну задачу. Не оставлял коллегам из КГБ шанса удержать его в этой организации. Ход по сегодняшним понятиям банальный, а тогда, конечно, вполне прогрессивный. Путин убивал двух зайцев. И, судя по всему, у него это получилось.

…Хотя рапорту сразу и не дали ход. Вероятно, считали, что такой ценный кадр, как Путин в замах у руководителя города, может со временем и сгодиться. Ведь даже сам Владимир Владимирович, как помните, в одной из трактовок своего отношения к происходящему в стране полагал, что ситуация может и измениться.

Но тут случился ГКЧП.

«Как только начался путч, я сразу решил, с кем я, – вспоминает Путин. – Я точно знал, что по приказу путчистов никуда не пойду и на их стороне никогда не буду. Да, прекрасно понимал, что такое поведение расценили бы минимум как служебное преступление. Поэтому 20 августа во второй раз написал заявление об увольнении из органов».