Книга Проклятие Кеннеди - Гордон Стивенс

Вскоре из двери позади стола секретарши вышел Пирсон и протянул ему руку. Пиджак он успел снять, но остался в жилете.

— Рад, что заглянули. Кофе?

— С молоком, без сахара. — Хазлам пожал протянутую руку Пирсона и прошел за ним в дверь. Здесь был аккуратный кабинет, хотя и не такой большой, как ожидал Хазлам, с двумя столами — на каждом телефоны и компьютеры, — кожаными вертящимися креслами и очередными фотографиями на стенах. Книжные полки были уставлены политическими трудами и книгами по юриспруденции.

— Так вот где оно все происходит, — Хазлам огляделся.

— Не все, но кое-что. — Секретарша внесла в комнату две кружки. — Сейчас я вам устрою экскурсию. — Пирсон провел его обратно в приемную, оттуда в коридор и по комнатам на другой его стороне, объясняя, для чего служит каждая из них, и представляя людям, попадающимся навстречу. Это был ознакомительный тур высшего класса — такого, наверное, удостаивались государственные сановники из родного штата сенатора.

Они вошли в комнату для совещаний.

— Кабинеты распределены согласно старшинству и занимаемым постам. Сенатор Донахью входит в состав трех комитетов и возглавляет Подкомитет по банковскому делу, поэтому его комната здесь.

Если Донахью заканчивает второй срок в Сенате и состоит в стольких комитетах, то почему он не переедет в современный офис в одном из новых зданий, подумал Хазлам.

Они вернулись в кабинет Пирсона. Первый помощник открыл дверь слева от своего стола и пригласил Хазлама пройти туда.

Третья дверь от угла, прикинул Хазлам, — стало быть, номер 394.

Комната была прямоугольной, вытянутой вдоль стены, которая отделяла ее от кабинета Пирсона; окна ее выходили на центральный двор. Стены были выкрашены в мягкий пастельный цвет, на них висели картины и фотографии. Стол сенатора стоял перед окном, с флагами по обе стороны. Прямо напротив двери, в которую они вошли, находился большой камин из темно-зеленого мрамора. В конце комнаты, дальше всего от окна, был маленький круглый стол для совещаний с кожаными стульями вокруг; в углу рядом была ореховая стойка с телевизором, минибаром и кофеваркой наверху.

Стол у окна был антикварным; патина лет придавала ему уютный вид. На нем стояли только телефон да семейное фото в серебряной рамке — Донахью, женщина, которая не могла быть никем иным, кроме как его женой, и две девочки. Переднюю часть стола украшала доска из полированного дуба, укрепленная под небольшим углом. На ней были вырезаны строки:

Некоторые видят все таким, как есть, и спрашивают, почему.

Я мечтаю о том, чего никогда не было, и спрашиваю, почему бы и нет.

Роберт Кеннеди, 1968

Что-то вроде алтаря, подумал Хазлам.

— Можно? — спросил он.

— Конечно, — ответил Пирсон.

Хазлам прошелся по комнате, разглядывая картины, потом фотографии, и остановился около двух снимков над камином.

На первом, черно-белом и сделанном, очевидно, во время Второй мировой войны, были двое юношей в форме морских лейтенантов; позади них стоял торпедный катер.

— Узнаю́ Кеннеди. А кто второй?

— Друг отца сенатора, — пояснил Пирсон. — Он должен был стать крестным отцом Джека, но погиб в бою еще до его рождения.

На втором снимке, цветном, был изображен молодой Донахью, тоже в морской форме; надпись внизу сообщала, что он отмечен за доблесть, а дата относилась ко времени Вьетнамской войны.

Справа от камина был еще ряд фотографий, простых и незамысловатых: Донахью в детстве, Донахью в пору учебы в школе, Донахью в Гарварде, Донахью с той же женщиной, что на семейном снимке.

Рядом висело черно-белое фото, увеличенное и потому слегка зернистое. Оно изображало похороны; во втором ряду скорбящих стояла высокая красивая женщина. Она казалась глубоко удрученной. Голова ее была чуть наклонена набок, словно она прислушивалась к кому-то справа от нее, скрытому людьми из ближнего ряда, но взгляд был тверд и устремлен вперед.

Они покинули комнату и вернулись в кабинет Пирсона.

— Интересные снимки, — заметил Хазлам. — Прямо история жизни Донахью, хотя кое-что мне непонятно.

— Например?

— Например, Вьетнам. Я думал, он боролся против войны.

Пирсон кивнул.

— В Джеке Донахью есть одна черта, которую вы должны понять. — Он уселся на свой стол, свесив ноги и примостив на колени кружку с кофе; Хазлам встал напротив него. — Некоторые называют Джека загадкой: выходец из истеблишмента и в то же время его противник. Благодаря последнему он хороший сенатор, а благодаря первому его усилия не пропадают втуне.

— То есть?

— Джек Донахью родом из бостонских ирландцев. — Все это соответствовало правилам ознакомительного тура — ничего такого, что нельзя было бы почерпнуть откуда-то еще, ничего личного или противоречивого. — Привилегированное воспитание, потом, разумеется, Гарвард — там и началась его политическая деятельность.

— Каким образом? — спросил Хазлам.

— Именно в Гарварде Донахью впервые заявил, что намерен бороться против войны во Вьетнаме.

— Откуда же взялась его фотография в форме? Откуда награды за доблесть?

— Как считают некоторые, Джек — это загадка. — Пирсон легко перескакивал с имени сенатора на его фамилию и обратно. — Он выступал против войны и в то же время чувствовал себя в долгу перед страной. Кое-кто хитростью уходил от призыва или использовал связи, чтобы попасть в безопасное место, но Джек не сделал ни того, ни другого. Под конец войны он уже командовал быстроходным катером, делая вылазки вверх по дельтам. Награжден парой Бронзовых звезд и одной Серебряной. Мог бы быть представлен к медали Военно-морского флота и даже к Почетной медали Конгресса, но намекнул, что откажется. Заявил, что его кандидатура всплыла благодаря связям, тогда как этой награды заслуживает не только он, но и любой член его экипажа.

— За что же его хотели наградить?

Пирсон глянул вниз, в свою кружку.

— Он не любит говорить об этом. Вроде бы каких-то парней из нашей разведки прижали к берегу и здорово потрепали: вьетнамцы полностью окружили их. Вертолеты не могли там сесть; словом, деваться им было некуда. Донахью спас их, хотя сам был ранен.

Но раз Донахью получил Серебряную звезду и едва не получил Медаль флота или Почетную, значит, все было не так просто, подумал Хазлам.

— А после Вьетнама?

— Юридический колледж. Потом работал юристом, поднялся до заместителя прокурора округа. И все это время твердил, что мы должны уйти из Вьетнама, но вместе с тем боролся за права ветеранов.

— А затем?

— Два срока в Палате представителей. — Именно тогда Пирсон и познакомился с ним, стал его вторым «я». — Теперь — второй срок в Сенате. Великолепный послужной список с самого первого дня в Вашингтоне. — Пирсон улыбнулся. — Иных слов вы от меня, разумеется, и не ждали. Поддерживает развитие промышленности, но не за счет окружающей среды. Выступает за контроль над бюджетом, но не за счет таких статей, как здравоохранение. Верит в необходимость создания сильной национальной экономики, но не за счет Третьего мира.