Книга Вторая жена - Анджела Арни

— За что? — дерзко спросила дочь.

— За грубость.

На мгновение Тони показалось, что Аннабел вот-вот вцепится ему в глаза, но девочка нелюбезно пробормотала «извините» и убежала из кухни, не дав ему открыть рот.

Он посмотрел на Фелисити и поднял брови.

— Ты хочешь сказать, что она тоже не желает терять тебя?

— Вот именно, — вставила Айрин.

Ну что за дети такие пошли! — мысленно недоумевал Тони. — Но она будет жить с нами.

— Конечно. И перспектива потерять меня ей не грозит. Я все ей объяснила. Помолчи, мама! — Фелисити гневно посмотрела на мать, которая наконец поняла намек, наполнила стакан и ушла из кухни. Тогда Фелисити повернулась к Тони. — И твоим детям потеря отца не грозит тоже. Они постепенно поймут это. Будут вынуждены.

Тони слегка приободрился, потом улыбнулся, повернул Фелисити к себе лицом и обнял за плечи.

— Теперь я не удивляюсь, что ты торопила меня, — сказал он. — Должно быть, Аннабел устроила тебе бурную сцену. Но ты решила об этом умолчать. Хитрюга!

Фелисити предпочла пропустить его замечание мимо ушей.

— Мы уговорим их познакомиться со мной после свадьбы, — пообещала она. — Они не захотят разлучиться с тобой навсегда.

Тони это внушало большие сомнения. Вспомнив жестокие, враждебные лица всех троих, он промолвил:

— Я договорился с Самантой, что если дети передумают, то она позволит им прийти. Она согласилась. Надеюсь, ты возражать не будешь.

— Конечно, милый, — ответила Фелисити и поцеловала его. Но все же скрестила за спиной пальцы и, несмотря на чувство вины, помолилась, чтобы они не передумали. Будет куда лучше, если она познакомится с детьми Тони, когда свадьба станет делом прошлого.

Фелисити не хотела пышной свадьбы и не раз говорила об этом. Причем очень громко.

Однако Айрин Хоббит придерживалась совершенно противоположного мнения, и за десять дней до свадьбы, в среду вечером, Фелисити потерпела сокрушительное поражение. Она поднялась в комнату Примроуз-Хилла, известную под названием «Чердак древностей». Именно там Айрин оценивала товар, которым торговала в своих киосках. Чердак был завален вещами, приобретенными ею на распродажах или у других киоскеров, которые были слишком невежественны, чтобы знать истинную цену своим сокровищам. В общем, это была настоящая пещера Аладдина.

В тот вечер Фелисити помогала матери привязывать ярлычки с ценами к старинным «апостольским» серебряным ложкам. Вообще-то Фелисити следовало бы читать рукопись, которую Оливер Дикенс насильно впихнул ей, когда она уходила с работы.

— Автор очень милый, но не уверенный в себе молодой человек, — сказал он, вручая Фелисити обтрепанный сверток в коричневой бумаге. — Посмотри хорошенько и скажи, можно ли с этим что-нибудь сделать.

Оливер никогда сам не читал рукописей. Во всяком случае, никогда не делал это первым. Он руководствовался инстинктом, который называл чутьем на людей. Фелисити слишком хорошо знала, насколько ненадежен этот критерий, поскольку самое трудное неизменно выпадало на ее долю. С первого взгляда на злосчастный опус Фелисити поняла, что увидеть свет ему не суждено. «Хорошенько смотреть» на рукопись не требовалось; ее следовало просто порвать. Поэтому она махнула рукой и отправилась привязывать ярлычки к ложкам и спорить с матерью.

— Давай спустим это дело на тормозах, — снова сказала Фелисити.

— Я не каждый день спускаю на воду свою единственную дочь и отправляю ее в брачное море. — Айрин подышала на ложку и начала тщательно полировать черенок; в ее киосках потускневшим серебром не торговали.

На мгновение Фелисити представилось, что она спускается со стапеля, словно лайнер «Королева Елизавета II», и что позади реют вымпелы и воздушные шары, привязанные к ее корме.

— Меня уже спускали на воду, как ты выражаешься. Четырнадцать лет назад. Когда я выходила замуж за Тима.

«Апостольская» ложка застыла в воздухе. Айрин немного помолчала, а потом вздохнула. — Ах да, Тим… Знаешь, я едва не забыла о нем.

— Я тоже, — призналась Фелисити. Она умолкла и задумалась. Они с Тимом… Как давно это было. — Мы так мало прожили вместе! Воспоминания тускнеют, и остается только хорошее. Память о моей жизни с Тимом выцвела, как тонированная фотография. Когда я думаю о нем — а это бывает не слишком часто, — то вижу только слабый теплый свет. Лучше всего я помню, что он был блестящим физиком. Если бы он был жив, то сейчас стал бы знаменитым профессором.

— А я лучше всего помню его одержимость горами, будь они прокляты. — Тим погиб во время восхождения, и Фелисити всегда казалось, что мать подозревает, будто он сделал это нарочно. Внезапно Айрин подняла голову, посмотрела на дочь и отрывисто спросила: — А Тони не увлекается альпинизмом?

— Слава Богу, нет. — Фелисити лукаво улыбнулась. — С его-то зрением?

Айрин переварила эту информацию, а потом вернулась к предстоящей свадьбе.

— Как бы там ни было, твой первый брак едва ли можно было назвать спуском на воду. Скорее ты потрогала ее босой ногой. Вы оба учились в университете, не имели гроша за душой, а твой отец, мир его праху, не оставил мне состояния, так что я ничего не могла поделать. — Она снова вздохнула, уставилась на пробу, украшавшую черенок полируемой ложки, а потом пробормотала: — Пятнадцать фунтов. — Айрин привязала к ложке ярлычок и проставила на нем цену. — Неплохо. Учитывая, что вся коробка стоила мне двадцать пенсов.

— Неплохо, — засмеялась Фелисити. — Настоящий грабеж средь бела дня. По-твоему, это называется справедливыми ценами?

Мать только хмыкнула. Никаких угрызений совести она не испытывала.

— Именно поэтому сейчас я могу позволить себе пышную свадьбу. Я видела в киоске Лоры Эшли красивое платье. Розовое с мелкими зелеными лапками. В самый раз для Аннабел. Как только она привыкнет к мысли о свадьбе, тут же захочет стать подружкой невесты.

Эта мысль заставила Фелисити истерически хихикнуть.

— Да Аннабел скорее бросится под семьдесят четвертый автобус, чем согласится!

Айрин занялась следующей потемневшей ложкой.

— Святой Петр. Около тысяча девятисотого года! — ликующе провозгласила она, осмотрела ложку со всех сторон и рассеянно спросила: — Семьдесят четвертый? Это какой же?

— Тот самый, на котором она каждый день ездит в школу. Ты же знаешь, как она ненавидит наряды. Она ни за что не согласится надеть платье, тем более с оборками. Если не считать балетной пачки, единственное, что она соглашается носить, — это мужской черный костюм и ботинки «Доктор Мартен».

Мать тяжело вздохнула.

— Что ж, придется отказаться от этой идеи, — разочарованно сказала она. — А жаль. Такое красивое платье.

— Мама, сделай мне одолжение, — взмолилась Фелисити. — Заодно откажись и от всех других своих идей. — Глупости! — с нажимом ответила Айрин. — Я уже говорила с Тони. Он просто счастлив, что я взяла на себя все приготовления. Тем более что с его стороны будет пятьдесят гостей.