Книга Любовник ее высочества - Хейвуд Смит

Наверху мадемуазель Анна-Мария-Селеста де Бурбон-Корбей едва дышала, стянутая бесконечными шнурами платья из дамаска, Мари закалывала еще одну шпильку в ее прическу, подкручивая последний локон раскаленными железными щипцами. Наконец она объявила:

– Ну, вот. Все готово.

Энни встала, шурша бронзовым шелком, закрывающим золотистый сатин ее вышитой нижней юбки, и двинулась к выходу. Взглянув по дороге в огромное зеркало на стене, она залилась румянцем смущения и поправила большой кружевной воротник, обрамляющий глубокий вырез лифа, открывающий грудь.

– Мари, я знаю, что портниха не делала такой низкий вырез, когда подгоняла блузу.

Мари подала ей веер с туалетного столика.

– Ваша кожа белая, как алебастр. Ее не стыдно показать. – Улыбнувшись, она потянула кружева еще ниже, чем было, и открыла дверь в коридор. – Удачи вам, мадемуазель.

Дворецкий уже ожидал Энни, чтобы проводить в парадный зал. С трудом спустившись по предательски скользкому мрамору лестницы в своих новых туфлях, Энни пересекла фойе. Она едва дышала, не столько от страха, сколько из-за туго затянутого лифа платья. Пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из наставлений сестры Жанны, она ожидала, пока двое слуг в ливреях откроют перед ней двери зала.

Энни вздрогнула, когда дворецкий громогласно объявил прямо у нее над ухом:

– Мадемуазель Бурбон-Корбей.

Она собрала все свои силы, чтобы выглядеть уверенно.

Из самого конца зала доносилось журчание беседы группы элегантно одетых людей. Семь пар глаз внимательно следили, как Энни, чувствуя себя неустойчиво в новых тесных туфлях, осторожно пробирается через зал, стараясь не задеть мебель. Энни все время смотрела вниз, помня наставления сестры Жанны о том, что следует держаться скромно.

Драгоценные камни ярко вспыхивали в мягком свете свечей, когда герцогиня и виконтесса плавно обмахивали себя веерами. Они оценивающе осматривали Энни сверху донизу. Взгляды, которыми окинули ее трое мужчин, расположившихся возле камина, были совсем не такими критическими. Кто-то из них станет ее мужем. Ее глаза невольно остановились на одном, стоящем чуть в стороне. Рослая, статная фигура, и гладко выбритый подбородок. Блестящие иссиня-черные волосы и в контрасте с ними кожа, белая, как горло ласточки. Легкий румянец на аристократических скулах.

Энни стоило большого труда отвести взгляд от невероятно привлекательного незнакомца.

Он казался огромной блестящей ночной птицей, его кожа отливала серебром, будто освещенная луной. Темно-синие глаза сияли, как звезды. Рядом с ним остальные казались пустым местом.

Он поклонился в знак приветствия, его движения были плавны и элегантны. Она внутренне отругала себя. Когда Энни спрашивала о своем женихе, Мари не говорила, что герцог Корбей невероятно красив и не носит бороду, так что глупо думать, даже на минуту, что это он.

Энни оценивающе взглянула на двух мужчин рядом с ним. Наверно, ее нареченный приятный молодой человек с высоким лбом и нетерпеливым выражением лица.

Из конца зала Филипп вместе со всеми внимательно наблюдал, как юная тоненькая девушка, одетая, словно солидная дама, неловко идет навстречу им. Филипп почти физически чувствовал острые, как жало, взгляды остальных членов семейства, направленные то на него, то на нее, но ни одним движением не выдавал себя, стараясь смотреть только на девушку, которую отец выбрал для него.

Жена старшего брата, Патриция, хихикнула, спрятавшись за веер.

– Помилуй бог, вы только взгляните на этот наряд. – Она злорадно усмехнулась. – Не правда ли, очаровательно, Филипп? Сразу видно, она не раба моды.

Он прищурил глаза, чтобы получше разглядеть ее в неярком свете свечей. В самом деле, платье было не модным, тускло-коричневого цвета, но в этом не стоило винить бедную девушку. Зато у нее не было характерного длинного носа Бурбонов, который часто портил внешность многих в семействе. Когда она проходила мимо люстры, свет на мгновение таинственно и даже зловеще оттенил ее глаза. Может быть, от этого, или от ее внутренней сосредоточенности, они были столь яркими и лучистыми.

Когда она подошла ближе, Филипп сумел разглядеть рыжеватые искры в ее темных волосах. Где он раньше видел такой оттенок? В его памяти всплыл старинный семейный портрет его великой прабабушки – Марии Стюарт.

Девушка сделала еще несколько неуверенных шагов, и ее широко открытые глаза стали ясно видны. Карие или синие? Она была еще слишком далеко, чтобы точно сказать. Почти против воли его взгляд был прикован к ней. В воздухе висела напряженность.

Филипп отмечал все. В каждом ее движении ощущался страх, чуть прикрытый оттенком бравады. Она казалась непорочной девой, идущей на заклание к алтарю язычников. Ему хотелось броситься к ней и взять под защиту. Такая юная, такая уязвимая… Но он хорошо знал, что это может только казаться. Может быть, это было просто притворством.

Была ли она ставленницей отца? Филипп внимательно всмотрелся в глаза маршала, а затем снова посмотрел на девушку. Они не были похожи на соучастников. Ничего не говорило о сговоре. Возможно, она была такой, как выглядела, – наивной сироткой из провинции.

Если бы все было так просто! Но дела маршала всегда были связаны с интригами и тайнами.

Теперь Филипп смотрел на нее как на женщину, которая будет делить с ним ложе. Ее кожа цвета слоновой кости была безупречна. Лицо было не столь совершенным – рот чуть великоват, нижняя губа слишком пухлая, хорошо очерченный подбородок немного тяжеловат.

Не красавица, но и не дурнушка.

Когда девушка дошла до стены и едва удержала равновесие, Филипп почувствовал, как его щеки залила краска смущения.

Она сознательно остановилась или вообще неуклюжая? Такую неловкость не простят при представлении ко двору.

Патриция опять захихикала, прикрывшись веером. Это ожесточило его еще больше. Филипп достаточно хорошо знал на личном опыте, каково быть объектом семейного презрения. Теперь они будут унижать его еще больше, открыто показывая пренебрежение к его невесте. Анна-Мария, возможно, слишком проста и провинциальна, но она вскоре станет его женой, герцогиней. Раз это так, то она заслуживает внимания и почтительного отношения, а не насмешек.

Знает ли бедная девушка, что, войдя в круг семьи Харкурт, она попадает в змеиное гнездо? С удивлением он обнаружил в себе прилив симпатии и сочувствия к ней.

Почему он так переживает за нее? Ведь она может оказаться такой же колкой и лживой, как Патриция, или же бездумной и безвкусной, как его мачеха Элен.

Что-то в ее глазах говорило, что это не так.

Его размышления были прерваны Брусселем, который тихо прошептал Антуану:

– Она держится так, будто подкрепилась ради такого особого случая изрядной дозой вина для уверенности. Ты тоже так выглядишь, Антуан, когда слегка перепьешь.

Полный ярости сверкающий взгляд Филиппа стер с лица Брусселя усмешку, но выражение пренебрежения на нем осталось.