Книга Кузина королевы - Шейла Бишоп

– Если вы так думаете, то мне некого в этом винить, кроме себя, – сдержанно ответил Сидни.

– Вы нас всех очаровываете, – сказала она, поднимаясь со скамьи. – Вы не могли бы написать еще один сонет, посвященный Стелле? Польстите моему неуемному тщеславию.

Он задумался.

– Да. Я могу написать, – сказал он погодя. – Только не удивляйтесь, если стиль сонетов немного изменится.

– Хорошо. А вы сейчас работаете над чем-нибудь? Они разговаривали о его стихах, пока не пришли обратно в приемную.

Сонеты не рождаются быстро. Пенелопа вернулась в свой дом в Стратфорде и провела там десять дней, занимаясь хозяйством. К тому времени, как она вернулась к своим обязанностям камер-фрейлины, двор уже переехал в Гринвич. Рич остался в Лондоне – он подготавливал к исполнению важный судебный иск.

Пенелопа разместилась в апартаментах, положенных ей по рангу и должности. Они состояли из маленькой гостиной и спальни. Может быть, они не были столь же просторны, как особняк в Лизе, но при дворе всегда было тесно, к тому же Пенелопа больше ценила уединенность и то, что она снова принадлежала самой себе.

– Я надеюсь, вашей милости будет здесь удобно. Камин дымил, но я велела его наладить, – заметила ее горничная Джейн Багот.

– Спасибо, Джейн. А что это за пакет?

– Его принес мистер Сидни, мадам.

Пенелопа взяла пакет, подвинулась ближе к огню и сломала печать. Внутри было три сонета, писем не было. Она выбрала один наугад и стала читать:

Не сразу, медленно, но грудь мою пробил

Кинжал Любви, оставив кровью плещущую рану.

Увидев вас, я очарован был, но не любил... но не любил...

Он продолжал описывать, как долго не мог распознать свои истинные чувства, и вот:

И вот, когда шаги свободы уходящей больше не звучат,

Я славлю ту, что ноги мне сковала кандалами.

И вот, как раб в Московии, который был рабом зачат,

Я, обхватив свой разум рвущийся руками,

Пытаюсь убедить себя, что рабству несказанно рад

И на бумаге сам себе рисую ад.

И он нарисовал его в следующем сонете, который был наполнен печалью о потерянной любви. Она быстро пробежала его глазами, едва вникая в текст, и взяла третий сонет, в котором снова и снова обыгрывалось богатство, за которым она погналась, выйдя замуж за нелюбимого:

Наяда, что с Авророй может хвастать сродством,

Богата всем, что привлекает взгляды,

Словами не удастся описать все прелести наяды —

Они бессильны перед бессловесным превосходством.

Богата тем, что редкостью считалось даже встарь,

Богата уважением, которое к ней невозможно не питать,

Богата сердцем – к такому сердцу ревновал бы даже государь

Боюсь, что всех ее достоинств не сумею я назвать.

Казалось, бы, чего для счастья ей еще хотеть?

Вот только бы иного богатства не: иметь.

Пенелопа перечитала сонеты несколько раз. Она была потрясена.

Таких стихов она ожидала меньше всего. Они были великолепны; насколько она могла судить, это было лучшее из всего, что Филипп написал. И стиль был странным – некоторые строчки были неровными, выпадали из ритма, и еще он отказался от старых образов. Ни слова не было сказано ни о черных как ночь глазах, ни о белой как снег груди. И он неосознанно допустил бестактность, что было совсем не похоже на Сидни. Как получилось, что он воспринимает ее несчастливый брак так близко к сердцу? Если только... но это же невозможно, это же смешно. Наверное, муза убежала от него.

Пенелопа увиделась с ним после ужина в церемониальном зале, где были устроены танцы, которые осталась посмотреть королева. Сидни пригласил Пенелопу на танец. Это дало им возможность поговорить.

– Вы прочли мои стихи?

– Да. Они очень хорошо написаны...

– Вы их поняли?

– Я умею читать по-английски, сэр.

– Но умеете ли вычитать в умах, леди Рич? – возразил он, медленно, в такт музыке обводя ее вокруг себя.

– Умею, если этот ум – ваш. – У нее возникло непреодолимое желание поддразнить его. – Вы создали очаровательные стихи из того, о чем моя старая нянька говорила: мол, что с возу упало, то пропало.

– Я это заслужил, – ответил он с улыбкой. – Но вы недооцениваете меня, Стелла.

Они продолжали танец вместе с другими придворными. Когда музыка кончилась, он сказал, глядя ей прямо в глаза:

– Я люблю вас.

Один из лейб-гвардейцев тронул его за рукав:

– Мистер Сидни, вас просит подойти ее величество.

Филипп и Пенелопа посмотрели в дальний конец залы. На таком расстоянии даже королева не смогла бы увидеть, что между ними происходит. Как оказалось, королеве просто понравилось, как они танцевали. Она была большой любительницей танцев и хотела, чтобы они продемонстрировали свое искусство перед ней, перед всеми.

Пенелопа поначалу смутилась, но затем сделала глубокий реверанс и повернулась лицом к партнеру. Королева хлопнула в ладоши, и музыканты заиграли.

Это было чудесно – танцевать только вдвоем в зале с высоким красавцем с темно-каштановыми волосами и грацией греческого бога. Она не любила его, но ей он правился – как еще многим и многим, – и мысль о том, что он может быть влюблен в нее, была весьма волнующей. На протяжении всего танца он смотрел ей в глаза своим спокойным и ясным взглядом, и она вдруг поняла, что тоже не в силах отвести от него глаз.

Они закончили танец под аплодисменты придворных. Королева улыбнулась и заговорила с Лейстером, стоящим возле ее кресла:

– Они очень хорошо танцуют – моя кузина и твой племянник.

– Семейный талант, ваше величество. Мы с вами тоже хорошо танцуем.

– Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, да? Но ты прав. Давай покажем им.

Нужна была или большая смелость, или исключительная уверенность в собственных силах, чтобы бросить вызов почти совершенной телесной красоте Филиппа Сидни и Пенелопы Рич, ведь и королева, и ее фаворит были далеко не молоды. Королева танцевала великолепно – танец размывал черты ее осунувшегося накрашенного лица и скрадывал возраст. Лейстер, несмотря на свой вес и далеко не безупречное по отношению к королеве прошлое, касался ее с трогательной преданностью и нежностью. Весь двор смотрел на эту пару, кроме одного человека – Филипп Сидни не отрывал взгляда от Пенелопы, стоявшей впереди.

– Я не шутил, когда признался вам в любви, – прошептал он ей на ухо.

Он действительно не шутил, но у него было достаточно возможностей доказать это, так как они виделись каждый день. Пенелопе приходилось быть рядом с королевой по долгу службы, а Филипп принадлежал к узкому кругу тех придворных, чье общество Елизавета I любила больше всего. Они видели друг друга и во время официальных церемоний. Когда фрейлины с неспешной ритуальностью и подобострастным почтением выносили золотые блюда к королевской трапезе, Пенелопа не могла не замечать высокую, полную достоинства фигуру виночерпия ее величества.