Книга Витязь. Замок людоеда - Степан Кулик

Митрофан подумал немного дольше и опять кивнул.

— Значит, прежде чем воззвать к его душе и совести, думаю, стоит привести его в надлежащее состояние. Чтобы ирод не свысока глядел на проповедника, а преклонил колени и отринул гордыню. Как считаешь? Прав я?

— Ух, как вы здорово сказали, ваша милость, — восхитился хлопец. — Лучше и не придумать. Обязательно преклонив колени и голову.

— Тогда внемли, отрок. Потому что теперь не только от моей силы, но и от твоей сметливости зависит, будет ли враг человеческий нами повержен и посрамлен во славу Господа, или восторжествует над слугами христовыми, бесам на потеху…

Глава четвертая

Не было никаких лунных дорожек, указывающих герою путь к обители злодея. Да и вообще никаких подсказок не было. Даже камыши и те росли редко, так что проходу не препятствовали и, соответственно, никто в них тропинку не выкашивал и не протаптывал. Хочешь — влево иди, а не хочешь — направо бреди. И сколько ни вглядывайся в глубь трясины, ничего не разглядеть. Ни по горизонтали, ни по вертикали…

Слегка перекусив, в целях безопасности я оставил Митрофана греться у костра и обдумывать детали изложенного плана, все равно от подслеповатых глаз парня толку ноль, а сам подался к болоту — производить замеры глубины.

Попутно обломал при земле ствол молодой березки, что невесть как затесалась между старых деревьев. Потом обхватил у верхушки кулаком и провел вдоль ствола, «против шерсти». Ветки так и посыпались, словно сосульки, оставив в моих руках отличный щуп…

Нет, что ни говорите, а быть великаном здорово. Если вместо того чтобы сокрушаться о потерянном, начать уже пользоваться преимуществами, полученными вместе с новым телом. То бишь мышцами.

Теперь понятно, почему именно кроманьонцы, а не гигантопитеки стали строителями цивилизации и уже частично приоткрывшегося светлого будущего.

Голым да малосильным, в сравнении с большей частью враждебного мира, им с самого начала пришлось напрягать серое вещество и шевелить извилинами, чтобы обеспечить себе и потомству кров, одежду и пищу. В чем предки вполне преуспели, в отличие от менее изворотливого неандертальца.

А гигантопитеку к чему напряги? Реальных врагов раз-два и обчелся. Кому охота связываться с такой махиной? Лежи себе да песни пой… Хоть на горе, хоть под горой. Захотел есть — поймал оленя, вытряхнул из шкуры и трескай, пока все не слопаешь. Маловато? Сбились в кучку парой особей, завалили мамонта, и усе — веселись, нищета… А вот когда мамонты закончились, пришел каюк и великанам. Такая вот историческая диалектика…

Помнишь мезозойскую культуру,

Мы с тобой сидели под скалой,

Ты мою разодранную шкуру, дорогая,

Зашивала каменной иглой.

Я сидел небритый и немытый,

Что-то там невнятно бормотал.

В этот день топор из неолита

Я на хобот мамонта сменял…[7]

Старая студенческая песенка, вопреки задумке автора, не развеселила, а вызвала приступ ностальгии. Так, что даже в горле защемило. Не, ну нафиг с воспоминаниями. Жить надо там, где находишься, а не мечтами о прошлом.

Подойдя к краю трясины максимально близко, чтоб не провалиться (в данном случае мой избыточный вес был некстати), я стал увлеченно тыкать жердью во все стороны, пытаясь нащупать твердь. Но то ли тыкал чересчур энергично, то ли искомого дна рядом не было — а успеха не достиг. Трясина, даже не думая сопротивляться, поглощала шест на всю длину. Только булькало…

Где-то на сотой попытке или примерно через час усиленного зондажа я начал понимать, что сказав «а», удача взяла тайм-аут и как воды в рот набрала. Поэтому, если в мои планы не входило прощупать каждый метр прибрежной зоны на сотню шагов в обе стороны от предполагаемой переправы, надо срочно изобретать другой метод поиска. То есть заняться именно тем, что позволило нашим предкам подняться на вершину эволюционной пирамиды. В смысле пошевелить мозгами. Невзирая на временную принадлежность к беззаботным здоровякам.

Легко сказать, труднее исполнить. Думы в голову не лезли. Причем не только конструктивные, а вообще. Кроме глупых вроде: «Чего тут думать, трясти надо».

Почесав сперва затылочную кость, потом пузо, и сказав себе, что утро вечера мудренее, я уже собрался возвращаться к костру, когда капризная Фортуна снова вспомнила о нас с Митрофаном. И уже вполне закономерно начала именно с него…

Ночную тишину прорезал громкий вскрик, в котором я уже привычно распознал голос своего спутника. А в отблесках ярко полыхнувшего костра заметались тени.

— Да что ж такое! Опять?

Вообще-то мог бы и раньше сообразить, что в покое нас не оставят. Видимо, нейроны из-за увеличившегося черепа и в самом деле медленнее движутся. Если пересчитать на звонкую монету, в котомках, реквизированных у разбойников, было целое состояние. Сопоставимое с ценой нескольких деревень вместе с людьми, скотом, а также всем прочим движимым и недвижимым имуществом.

Значит, остатки ватаги вторично пересилили себя и совершили очередную попытку вернуть трофеи. А то и объединились с кем-то. Чем такому кушу пропадать, лучше поделиться.

Тем более что найти нас было проще пареной репы. Во-первых, мы не прячась чесали прямиком к болоту. Во-вторых, куда еще, исходя из бандитской логики, могут двинуться люди, завладевшие бесценным грузом, как не к пункту обмена? Ну а где именно проход к замку находится, лихие людишки лучше нашего знали. Так что и искать не пришлось…

Одного только не учли разбойники, что мы не оба спать завалимся, а я, на ночь глядя, брод щупать пойду. Вот и не получилось нападение внезапным. Монашку дали по башке, а главного супротивника на месте не оказалось.

Стоп! А не дурак ли я?! Да в гробу они видали со мною бодаться! Наоборот! Именно то, что я ушел, их ободрило. Вот и налетели, как сороки, пока хозяина дома нет. Не я и не Митрофан разбойникам нужен, а людоедские трофеи. Схватить и бежать! Вот и весь план. Рассчитывая на то, что ночью в лесу их не поймать. А там выждут, пока мы уберемся, и сами товар на золото и сменяют… Шалишь, брат!

Подбросив хвороста в костер, разбойники рассчитывали, что свет поможет им быстрее отыскать утраченное добро, но просчитались. Вернее, ошиблись. Как и я, пока не привык к случившимся со мной изменениям, они не зачитывали разницы в росте, и торопливо обшаривали все вокруг от земли и до высоты взгляда. А котомки-то я пристроил, как мне было удобно. То есть метра два с половиной от земли, не ниже. Так что, вися буквально над головами суетящихся под деревьями людей, они не попадались им на глаза.

— А ну, стоять!

Зарычав страшным голосом, я бросился к костру, готовый сметать все на своем пути.

Первому татю, неосторожно подвернувшемуся под ноги, я зафутболил со всего маху в живот, словно пробивал одиннадцатиметровый. И столько злости во мне оказалось, что бандит улетел прочь, даже не охнув. Там, куда он упал, затрещали кусты, ветки пару раз упруго качнулись, и всякое шевеление замерло.