Книга Белый отель - Дональд Майкл Томас

Швеей:

Малышка моя умерла, мое сердце разбито. Я обещала послать тебе открытку, дорогой, но не с такими вестями! Хоронить будут здесь. Выезжаю сразу же после похорон.

Адвокатом:

Единственный недостаток – шум по ночам. Конечно, им можно посочувствовать, номы тоже многое потеряли, и это еще не повод для того, чтобы не давать порядочным людям нормально спать в отведенное для сна время. Естественно, мы пожаловались управляющему, но тот либо не хочет, либо не может на них воздействовать.

Отставной проституткой:

Один джентльмен сделал мне комплимент по поводу моей фигуры, значит, уже почти ничего не видно. Я с каждым днем прибавляю в силе и начинаю к этому привыкать. Чувствую, что меня слегка клонит влево, но, думаю, это пройдет. Мне еще повезло, здесь много гораздо более тяжелых больных. Погода хорошая, а кормят превосходно.

Настроения танцевать ни у кого не было. Гости молча обедали и, глубоко растроганные, внимали цыганскому оркестру, который наигрывал приятные, грустные мелодии. Один из оркестрантов, виолончелист, сам был захвачен пожаром в лифте и обгорел до неузнаваемости. Возможно, молодые влюбленные и потанцевали бы, но они не явились к обеду.

Во время одной из пауз между мелодиями, когда был слышен лишь приглушенный говор грустных голосов и деликатное постукивание подаваемых блюд, майор (он всегда обедал один за маленьким столиком в углу) поднялся, прошел к эстраде, тихо сказал что-то пухлому и потному руководителю оркестра, тот кивнул ему, и майор обратился к гостям в микрофон. Он сказал, что хотел бы поговорить по неотложному делу, желательно со всеми из присутствующих; не будут ли они так любезны, покончив с едой и захватив из бара что-нибудь выпить, собраться в бильярдной. Какое-то время после его слов стояла тишина, потом разговоры возобновились с новой силой. Около трети постояльцев решили узнать, о чем с ними хочет поговорить «сумасшедший майор» (многие называли его именно так). Осушив кофейные чашечки и взяв в баре бренди и ликеры, внушительная толпа спустилась в бильярдную и в несколько рядов расселась вокруг стола. Зеленое сукно еще не высохло после наводнения и мерцало в свете лампы, как прямоугольный бассейн, подернутый ряской.

Майор, англичанин по имени Лайонхарт, стоял у борта стола, ожидая, пока рассядутся опоздавшие.

– Спасибо, что пришли, – сказал он твердо и звучно.– Разрешите мне сразу рассеять ваши опасения: я собрал вас не для того, чтобы говорить о смерти. Мы со смертью старые знакомые, и она меня не пугает. Мы скорбим по тем, кто погиб при пожаре и наводнении, но не это предмет нашего разговора. Такое случается. На то воля Божья. Мы не должны чересчур омрачать свои души из-за того, что случилось.

При этих словах волна согласия прокатилась среди слушателей, и кое-кто из них взглянул на высокого и статного военного с возросшим уважением.

Майор опустил взгляд и очень медленно, как бы собираясь с мыслями, загасил сигарету. В бильярдной стояла глубокая тишина, нарушаемая лишь мурлыканьем черной кошки, жившей в отеле (большой любимицы многих постояльцев), – она тайком пробралась сквозь толпу и теперь, свернувшись клубочком, лежала на коленях у жены часовщика, а та ее гладила. Кошка сильно обгорела во время пожара, но, по счастью, уцелела.

– Однако же происходят странные вещи, – твердым голосом продолжил майор. Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до слушателей. В его речи чувствовался отзвук военной властности. Должно быть, он немало повоевал, подумал Генри Пуссен, инженер. Люди, подобные Лайонхарту, ничего собой не представляют, пока лейтмотивом времени не становятся опасность и насилие, а когда эти дни минуют, они опять делаются ничтожествами, разве что чуть в другом роде; но пока в мире раздаются эти ноты, именно такие люди наиболее необходимы.

– А вы не хотели бы как-нибудь доказать свое утверждение, майор? – резко спросил Фогель, немецкий адвокат.

Майор посмотрел на него с плохо скрытым презрением. Фогель был циником и трусом; как-то раз его поймали на мошенничестве при игре в карты.

– Конечно, – спокойно сказал майор.– Падающие звезды.

При этих словах все, за исключением Фогеля, затаили дыхание, так что молчание собравшихся сделалось мертвой тишиной.

– Все их видели, – тихо продолжал майор, – не один-два человека, а все; и не в одну из ночей, а почти каждую ночь. Крупные, яркие, белые звезды.

– Большие, как кленовые листья, – мягко и как бы в полудреме сказала любовница коммивояжера. Она сжала ладони, словно испугавшись того, что произнесла.

– Точно, – сказал майор.

– А листья у вязов – красные, – сказал часовщик, вскакивая и отбрасывая руку жены.– Кто-нибудь это заметил?

Он взволнованно огляделся, и несколько голов кивнули в знак подтверждения. Он имел в виду рощицу вязов в конце лужайки за отелем. Люди, которые ему кивнули, опускали глаза и нервно облизывали губы. Другие голоса возбужденно утверждали, что это не так. Но в них было мало убежденности, и скоро они стихли. Снова воцарилась всеобщая тишина, и в комнате отчетливо повеяло холодом. Боясь допустить, чтобы людьми овладели тревога и уныние, майор предложил на несколько минут прерваться, – пусть каждый поднимется наверх и вновь наполнит свой стакан. Почувствовав неожиданную усталость, сам он присел, и сквозь шумную толпу, проталкивающуюся к лестнице, к нему скользнул Фогель, злобно поблескивая своим пенсне.

– Вы меня удивляете, Лайонхарт, – сказал он достаточно небрежно, но в его голосе угадывалась металлическая грань презрения и недовольства.

– В самом деле? И чем же? – спросил майор, откинувшись назад в кресле.

– Тем, что распространяете панику среди дам. Почему бы не оставить их в покое? Я, конечно, ни на миг не верю вашим паникерским россказням.

Но если предположить, что они чем-то обоснованы, зачем вам обязательно посвящать в это женщин?

– Во-первых, Фогель, вы недооцениваете умственные способности женщин. Это свойственно людям сидячих профессий – и это всегда недальновидно, а иногда и опасно.

Фогель слегка покраснел, но пока держал себя в руках.

– А во-вторых?

– Ради их собственной безопасности – и безопасности всех нас – они должны осознать, что нам могут угрожать вещи, которых мы не понимаем. По крайней мере, я не притворяюсь, что понимаю их. Правда, я не обладаю преимуществами немецкого образования.

Адвокат резко отвернулся. Майор подосадовал было, что позволил столь некорректному замечанию вырваться из своих уст, но его мысли уже опять обратились к более серьезному делу – все постояльцы успели вернуться с наполненными стаканами и ждали его, чтобы продолжить обсуждение. Поднявшись на ноги, он на миг почувствовал головокружение и, слегка покачнувшись, ухватился за влажный борт бильярдного стола.

– Очень важно, – сказал он, – чтобы мы честно поделились тем, что видели – или полагаем, что видели, – и, по возможности, нашли всему разумное объяснение. Например, я не знаю: один ли я видел молнию, ударившую в озеро? Синевато-багровый разряд, абсолютно вертикальный.