Книга Опоздавшая - Оливия Голдсмит

Белл собрала тарелки со стола и демонстративно стерла крохотное пятнышко от подливки рядом с тарелкой Карен. Это был молчаливый упрек, «выказав» который, Белл удалилась на кухню за такой же крохотной порцией следующего блюда.

Лиза взглянула через стол на Карен и пожала плечами. Они понимали, что Белл переделать невозможно. Сестра тихим голосом спросила:

— С тобой все в порядке?

Карен покачала головой.

— Как? — На лице Лизы появилось напряженно-озабоченное выражение. — А что доктор…

— Не сейчас, — прервала ее Карен, кивнув головой в направлении кухни, где была Белл. — Поговорим потом.

Лиза тоже кивком подтвердила, что понимает ситуацию, и громким голосом продолжила:

— Я правда хочу, чтобы Стефани устроилась на работу. Ей это нужно, я-то уж знаю. И заработанные ею деньги окажутся очень кстати.

Лизе всегда не хватало денег. И это смущало Карен. Леонард неплохо зарабатывал, но почему-то Лиза всегда имела неприятности со счетом у Бекделя, с Блумингейльской кредитной карточкой или еще с какими-то платежными обязательствами. При этом она продолжала тратить как прежде. Карен знала, что уже давно Лиза начала делать тайные покупки при каждом посещении магазина и припрятывать их где-то в доме. Лиза как-то даже пожаловалась Карен, что поскольку у нее нет собственных денег, то ей приходилось клянчить их у Леонарда. Карен почти явно передернуло, когда она представила положение дел в таком свете. Лиза же, очевидно, предпочитала жить с недостатком денег, но зато с избытком свободного времени. Она не собиралась искать приработков. С момента закрытия ее лавочки, которая была скорее хобби, чем настоящей работой, Лиза не работала вообще. Сама идея работы приводила ее в ужас. Карен оставалось только улыбнуться: «Моя сестра Лиза — еврейский вариант Мейнарда Дж. Кребба в женском исполнении».

Белл вернулась с порциями пересушенного цыпленка. На тарелках, кроме жира и грудки, лежало немного размятой брокколи. Белл полагала, что ничего не следует готовить al dente — что надо было бы жевать кроме излюбленного ею желе Джеллоу. Карен так и не сумела узнать секрета, каким образом мать добивалась того, чтобы блюдо из желатина покрывалось такой противной кожистой пленкой.

— Я собираюсь проводить побольше времени со Стефани, — сказала Карен громко.

Но у нее не были сомнения по поводу найма племянницы в качестве интерна. Джефри был в ярости от такой перспективы. «Девушки демонстрационного зала амбициозны и завистливы, — возражал он Карен. — Нам совсем ни к чему лишние неприятности». Наверное, он был прав, но Джефри всегда недолюбливал Лизу и Леонарда. Он считал их провинциалами и грубыми материалистами, а их детей слишком избалованными. «К тому же это никак не поможет исправить наружность Тиффани», — добавил он, вспомнив про вторую дочку Лизы. В этом Карен нечего было возразить ему.

— Ну а как Тифф? — спросила Карен.

Толстушка Тиффани была младшей дочерью Лизы. Ей было около тринадцати лет, и по комплекции она походила на Карен. В росте девочка почти догнала Стефани, но весила, должно быть, вдвое больше. Никто не сомневался, что Тифф была очень способной: она хорошо училась. Но всем было ясно и то, что с ней творится что-то неладное. Однако Белл настаивала на том, что ненормальный вес Тифф от недостатка силы воли и решительности в ее воспитании.

— С ней все в порядке, — сказала Лиза напряженным голосом.

— Она жирная, вот что с ней, — сказала Белл и воткнула нож в кусок сухого цыпленка на тарелке. — Жирная и чокнутая.

На какой-то момент Карен почувствовала что-то до отвращения знакомое в этих словах. Она это слышала раньше, и это звучало так же грубо и в таком же тоне. «Это мы уже проходили, — подумала Карен. — Но где и когда?» И тут до нее дошло. Это она сама в подростковом возрасте слышала эти слова, и это ее Белл называла жирной и чокнутой с той же интонацией, не терпящей возражений.

Карен впервые начала ссориться с Белл, когда Лиза только-только начинала ходить, а у Карен начался неустойчивый переломный период. В это время многие дети ссорятся с родителями из-за разных мелочей, но ее ссоры с Белл доходили до размеров эпоса. Как и следовало ожидать, Арнольд полностью устранился от семейных дрязг. Он вообще никогда не участвовал в домашних конфликтах. Его отстраненность означала, что, каковы бы ни были цели и намерения у Карен, победа на поле боя всегда оставалась за Белл. Споры касались ее внешнего вида и дисциплинированности. Белл угрожала, увещевала, высмеивала и снова возвращалась к угрозам для того, чтобы Карен «прилично одевалась» и соблюдала диету. К тому же она должна была выбросить из головы идею учиться в Пратте и поступить в Севен-систер колледж. Однако вместе с младенчеством и статусом единственного ребенка ушло и желание Карен угождать своей матери. Карен вообразила себя рокером и стала одеваться в тряпье из дешевых магазинов. Белл стала взрывоопасна. Вспоминая все это теперь, Карен качала головой. Для этого в общем-то вполне нормального переходного периода между ними было слишком много враждебности.

Спасла Карен миссис Уотсон, одна из немногих, оставшихся в пригородном местечке. Энн Уотсон жила в единственном старом доме на их улице — в белом особняке с колоннами георгианского стиля, столь же обветшалом, как и ее владелица, похожая на птицу спившаяся старуха. Когда-то земля, на которой стоял дом Липских, составляла часть поместья Уотсонов. Теперь же заросший палисадник миссис Уотсон уступал по размерам другим участкам, распроданным хозяйкой один за другим. Миссис Уотсон научила Карен играть в бридж, познакомила с высокой модой, объяснила, почему обтрепанные Обауссоновские ковры на ее полу были лучше безукоризненных, простирающихся от стены до стены ковров в доме Белл. Она отдала Карен свои отслужившие жакеты от Шанель (юбки оказались маловаты), которые Карен носила с рабочими рубашками и джинсами. Миссис Уотсон одобряла получающиеся ансамбли. «У тебя, — говорила она, косясь на Карен через дайквирский бокал, — есть дар, естественный стиль».

Миссис Уотсон была ее убежищем.

Но самым большим подарком от миссис Уотсон было то, что она приоткрыла дверь, через которую Карен смогла заглянуть в свое будущее. Миссис Уотсон рассказала ей о Коко Шанель, и Карен, не будучи книголюбом, стала завсегдатаем библиотеки и читала все, что могла найти о великом дизайнере. Габриэль Шанель стала идолом Карен. Рисованные куклы, увиденные одежды и ткани — все сводилось к одному, наполнялось смыслом. Миссис Уотсон оказалась тем компасом, который указал ей правильное направление. Карен поняла, над чем она может и хочет работать и кем она хочет стать.

Разумеется, Белл не одобряла ее увлечение миссис Уотсон. Она только презрительно фыркала при упоминании ее имени, и на ее лице появлялось такое же выражение, как сейчас, когда разговор зашел о Тиффани.

— Жирная и чокнутая, — повторила Белл, но никто из дочерей не отреагировал на вызов.

— А когда ты собираешься в Париж? — спросила Лиза, которой хотелось сменить тему разговора.

— Не раньше конца месяца. Может быть, и позже, если все будет продолжаться как сейчас. У меня не ладится работа над комплектом моделей одежды к следующему сезону. Я ведь говорила тебе, что в этом году мы хотим провести наше первое шоу в Париже. На родине Коко Шанель и Уорта я хочу показать кое-что из модных накидных нарядов.