Книга Нежная добыча - Пол Боулз

— Думаешь, ты мне так уж и потакаешь? Я не заметил. — Голос его звучал угрюмо.

— Нет, я тебе не потакаю, где там. Я всего лишь пытаюсь жить с тобой в долгом путешествии, в каких-то убогих каютках, на каких-то посудинах одна вонючее другой.

— Ты вообще о чем, а? — возбужденно крикнул он. — Ты же всегда твердила, что любишь корабли. Ты передумала или вообще думать разучилась?

Она повернулась и пошла вперед, на бак.

— Отстань от меня, — бросила она. — Иди покупай свою обезьяну.

С озабоченным лицом он двинулся за ней следом.

— Ты ведь знаешь, я не стану ее покупать, если ты из-за этого расстроишься.

— Если не станешь, я расстроюсь еще больше, так что иди, пожалуйста, и покупай. — Она остановилась и обернулась. — Мне тоже хочется. Честно. Она такая милая.

— Тебя не поймешь.

Она улыбнулась.

— Ну да. Тебя это очень беспокоит?

Купив обезьянку, он привязал ее к металлическому столбу койки в каюте, а сам отправился осматривать порт. Это был городок сплошь из гофрированной жести и колючей проволоки. Солнце жгло мучительно, хотя небо закрывала низкая пелена тумана. Была середина дня, и люди на улицах попадались редко. Почти сразу же он вышел на окраину. От леса его отделял узкий медленный ручей с водой цвета черного кофе. Несколько женщин стирали белье; плескались детишки. Огромные серые крабы сновали между норами, вырытыми в грязи вдоль берега. Он сел на причудливо перевитые корни у подножия дерева и достал записную книжку, которую всегда носил с собой. Накануне, сидя в педерналесском баре, он записал: «Рецепт — как развеять гнусное ощущение, вызванное чем-либо: сконцентрировать внимание на данном предмете или ситуации, чтобы хорошо знакомые элементы перекомпоновались. Испуг — всего лишь незнакомая структура и только».

Он закурил, наблюдая за тщетными усилиями женщин отстирать драную одежонку. Потом, швырнув незатушенный окурок в ближайшего краба, принялся методично писать: «Более всего прочего женщине требуется строгое ритуальное следование традициям сексуального поведения. Таково ее представление о любви». Подумал, как высмеет его женщина с парома, предложи он ей такое. Кинув взгляд на часы, торопливо приписал: «Современное, то есть интеллектуальное образование угнетает и смущает ее, поскольку разработано мужчинами для себе подобных. Она мстит…»

Двое голеньких детей, наплескавшись в воде, с визгом пронеслись мимо, забрызгав ему листок. Он крикнул им вслед, но они бежали наперегонки, не замечая его. Он убрал карандаш и записную книжку в карман, улыбаясь и глядя, как они топочут в пыли друг за другом.

Когда он вернулся на паром, в бухту с гор вокруг скатывался гром. Они уже отчалили, когда гроза впала в истерику.

Жена сидела на койке и смотрела в открытый иллюминатор. Пронзительные раскаты грома эхом носились меж берегов бухты, а судно пыхтело к открытому морю. Он свернулся на койке напротив, читал.

— Не прислоняйся головой к стенке, — посоветовал он ей. — Металл — идеальный проводник.

Она соскочила на пол и подошла к умывальнику.

— А где те две кварты «Белой лошади», которые мы вчера купили?

Он показал:

— На полке с твоей стороны. Пить собираешься?

— Собралась выпить да.

— В такую жару? Может, дождешься, пока спадет, и выпьешь на палубе?

— А я хочу сейчас. Когда жара спадет, мне расхочется.

Она плеснула виски и добавила воды из графина, укрепленного в скобке над умывальником.

— Ты, разумеется, понимаешь, что делаешь.

Она яростно посмотрела.

— И что же я делаю?

Он пожал плечами.

— Ничего, просто идешь на поводу у мимолетной прихоти. Могла бы книжку почитать или поспать лечь.

Со стаканом в руке она распахнула дверь в коридор и вышла. Грохот двери испугал мартышку, притулившуюся на чемодане. Секунду поколебавшись, она поспешно забилась под койку хозяина. Тот почмокал, надеясь выманить ее наружу, и вернулся к книге. Но потом представил, как его жена стоит на палубе одна, несчастная, и мысль эта вклинилась в удовольствие от чтения. Он заставил себя полежать несколько минут неподвижно, книга разворотом вниз покоилась у него на груди. Паром шел теперь полным ходом, и грохот двигателей заглушал грозу в небесах.

Вскоре он поднялся и вышел на палубу. Оставшийся позади берег полностью скрылся в падающем дожде, и в воздухе пахло морской глубиной. Жена стояла у лееров одна, глядя вниз на волны, с пустым стаканом в руке. Жалость стиснула мужчину, однако он не мог просто подойти к ней и какими-то ласковыми словами выразить то, что чувствовал.

Вернувшись в каюту, он обнаружил, что мартышка влезла к нему на койку и медленно рвет его недочитанную книгу, страницу за страницей.

Весь следующий день прошел в ленивой подготовке к высадке на берег: в Вильялте им следовало пересесть на кораблик поменьше и уже на нем отправиться на другую сторону дельты.

Придя после ужина укладывать вещи, она застыла на миг, осматривая каюту.

— Она тут все перевернула, не спорю, — сказал муж, — но твое ожерелье я нашел за моим саквояжем, а журналы мы все равно уже прочитали.

— Полагаю, это символизирует присущую человеку тягу к разрушению, — сказала она, поддавая ногой комок бумаги. — А в следующий раз, когда она попробует тебя укусить, в ней заговорит извечная человеческая незащищенность.

— Не представляешь, какая ты зануда, когда пытаешься язвить. Хочешь, чтобы я избавился от нее — избавлюсь. Это просто.

Она склонилась к зверьку, но тот опасливо попятился под койку. Жена выпрямилась.

— Я не против нее. Я против тебя. Это маленькое чудовище не может быть иным, а вот ты мог бы, если б захотел, и я никак не могу об этом забыть.

Лицо ее мужа стало невозмутимым, как это обычно бывало, если он ни за что не желал выходить из себя. И она знала, что он дождется, застанет ее врасплох и уж тогда выплеснет свой гнев. Он ничего не говорил, только выстукивал ногтями настойчивый ритм по крышке чемодана.

— Само собой, я вовсе не говорю, что ты чудовище… — продолжала она.

— А почему бы и не сказать? — вымолвил он с любезной улыбкой. — Критика не повредит. Вероятно, я и правда такой — для тебя. Мне нравятся мартышки, потому что в них я вижу образцовых человечков. Ты полагаешь, что человек — нечто иное, одухотворенное или бог знает еще какое. Чем бы он ни был, это ты у нас, как я погляжу, вечно разочарована и вечно не понимаешь, как человечество может быть таким скотским. А меня оно вполне устраивает.

— Не продолжай, прошу тебя, — сказала она. — Я знаю твои теории. Ты не можешь убедить в них даже себя.

Закончив укладывать вещи, они легли. Он щелкнул выключателем у себя за подушкой и сказал: