Книга Девственницы - Банни А. Гуджон

— У Тот припадки, — объяснила она. — Их не надо бояться, но вы должны прибежать и привести меня или ее отца, если вам кажется, что у нее началось.

Многие дети посчитали Тот источником неприятностей, обузой и стали относиться к ней так, словно она была стеклянная.

Ее жизнь превратилась в настоящий кошмар. Бывало, Тот наблюдала за муравьями под живой изгородью или тихо лежала в траве и слушала червяков, а кто — то бежал к ее родителям, и ее поднимали на ноги и осматривали, ища признаки припадка. Поэтому она научилась все время тихо гудеть себе под нос. И еще она все время улыбалась, рассудив, что людям, у которых припадок, вряд ли весело. Вроде бы все наладилось.

Тот тыкала прутиком в окурок, валявшийся в сточной канаве, и мурлыкала себе под нос марш из спортивной передачи «Матч дня» — просто так, чтобы все знали, что у нее нет припадка. Рядом с ней на тротуаре сидел Симус О'Фланнери, умственно отсталый мальчик из тупика Стэнли. Ему было двенадцать; он был слишком большой, чтобы играть с ней, но она не возражала против того, чтобы он сидел здесь. Тот нравилось слушать, как он дышит. Как будто ему нужно продуть нос. Когда он волновался или злился, он тявкал, как гончая Дипенсов.

Как холодно! Скорее бы два капитана подобрали себе команды. Она застегнула розовую курточку, новую, с вышитыми птичками, и натянула капюшон. Брат Симуса, Майкл, совещался с Найджелом Дипенсом — ясное дело, они решали, кому на какой половине поля играть. Стайка мальчишек слонялась вокруг телеграфного столба на краю лужайки; у всех был нарочито равнодушный вид, как будто им все равно, кого выберут первым… или последним. Майкл крепко сжимал под мышкой футбольный мяч, «Адидас Телстар». Мяч был его собственностью; все, кто хоть сколько-нибудь разбирался в футбольных правилах, понимали, что Майкл имеет право выбирать первым.

Тот хорошо играла в футбол. Она не била по мячу пальцами ног, как другие девчонки. У нее был сильный удар, и отец говорил, что у нее хороший глазомер. Она надеялась, что ее выберут не последней. Она очень надеялась, что ее выберут не после Симуса.

Мой брат Майкл — суперзвезда, у него самый лучший футбольный мяч в мире. У девочки красивые птички на рукавах. Они летают на розовом фоне, но не поют. Зеленые птички с желтыми клювами плывут у нее на руках. Я хочу есть. Свой завтрак я скормил птичке, нарисованной на салфетке. Я всегда кормлю эту птичку, потому что у нее нет ног. Безногие птички не могут поймать червей. Они непроворные. У нее птички на рукавах, и на спине тоже есть большая птица. Это птица из моей книги. Она вылетела из книги и приземлилась на ее куртке. Надеюсь, она вернется. Она должна вернуться, иначе словам будет одиноко и придется говорить о чем-то другом — о другом звере. О собаке. Собаке с клыками. Мне нельзя завести собаку. Мама говорит, чтобы завести собаку, нужно разрешение, а ей хватает и того, что она присматривает за умственно неполноценным. Ей не нужна собачья шерсть на ковре. У меня белые волосы, как у Иисуса на распятии в церкви возле нашей школы. Человек в лиловом говорит, что Иисус любит меня и знает о каждом воробье. У нее на рукавах не воробушки. Ее птички зеленые, а воробьи грязные. У Майкла самый лучший футбольный мяч на свете.

Тот встала, стряхнула сор холодного тротуара и вытянула из живой изгороди длинную ветку бирючины. Сорвала все листья и свернула ветку в петлю. Она не сводила глаз с мальчишек на лужайке.

— Я беру Крэга, — сказал Майкл, и Крэг вышел из стайки мальчишек, расправив костлявые плечи. Улыбка на его лице была шире церковных врат.

Найджел лягнул траву и оглядел остальных:

— Тогда я беру Кенни!

Кенни тоже заулыбался и встал рядом с Найджелом.

Тот наблюдала за ними. Всегда одно и то же. Крэга и Кенни всегда выбирают первыми. Они самые рослые, а Крэг иногда таскает у отца непристойные журналы. Ей хотелось, чтобы Найджел выбрал ее. Она успела подготовиться: целовала себя в руку в спальне и училась вести мяч на заднем дворе. Ей хорошо удавалось и то и другое, хотя, чтобы удержать мяч, надо еще постараться. Зато поцелуи — то что надо. Не слишком мокрые, и еще она научилась не чмокать. Только никаких языков! Ни в коем случае. Она слышала, как Лилли поучала Дороти: что-то надо оставлять и на потом. Тот не очень понимала, что такое «на потом» и как ей удастся совместить футбол с поцелуями, но точно знала: если Найджел выберет ее в свою команду, она что-нибудь придумает. Он будет ошарашен. Отличный игрок и прекрасно целуется к тому же! Все, что ему нужно, — выбрать ее.

Она пробежала языком по зубам, чтобы убедиться, что Припадок-Упадок не придет. Упадком Тот называла припадок, потому что иногда падала. Мама рассказывала ей, как опасно эпилептикам кататься на велосипеде или на карусели, да еще если сосать при этом леденец, но Тот ей не очень-то верила. Припадок-Упадок, или Припадок-Говнопадок, как она говорила дома, был просто хулиган из тех, которые иногда приходят и всем мешают. Она представляла его в виде человека — шведа или норвежца. Но не красавца, вроде теннисиста Бьерна Борга, а урода — костлявого мальчишки с остроконечной головой и большими голубыми глазами навыкате. Упадок всегда засовывал ей в рот монетки, прежде чем начинал трясти ее. Едва ощутив во рту металлический привкус, Тот понимала, что Упадок шляется где-то поблизости. Но сейчас все в порядке. Изо рта пахло мятой.

Она побрела вдоль живой изгороди, окаймлявшей все дворики перед входами в дома, поддевая бирючинной петлей паутину, свисавшую среди плотной листвы. Она подняла окутанную паутиной петлю высоко к небу. Нити паутины переливались на солнце.

Мой брат Майкл — король. Мама любит его и всегда кладет в коробку со школьным завтраком шоколадки «Отрыв». Я видел, как она их туда кладет. Мне дают бутерброды с шоколадной пастой и длинные ломти моркови, чтобы зубы были белые. Мама говорит, от морковки я буду видеть в темноте, но не получается. Я по-прежнему не могу видеть насекомых, которые вползают под дверь нашей спальни. Я их слышу. Они складывают уши, и их сухие рты говорят, что мой брат любит меня и что однажды мы все будем жить вместе в большом доме, в городе. Я видел большой город по телевизору. Там яркие огни на цепях, которые висят на верхушках домов. Больших домов, чьи крыши уходят высоко в небо, к звездам. В таких домах сотни спален. Человек в лиловом говорит, в доме Иисуса много комнат. Иисус живет в том городе. Он живет в Манчестере. Мы с Майклом будем жить в одной из тех комнат, и у нас будут домашние любимцы — ягнята и полные карманы маленьких птичек. Они будут сидеть на проволочных плечиках для одежды и откладывать яйца в моем ящике для носков. Птички канарейки и волнистые попугайчики будут петь каждое утро, когда я открываю дверцу и достаю школьную форму. Я буду учиться в городской школе с Майклом, и мы с ним будем столярничать. Мама не разрешает мне столярничать. Брат Дженкинс говорит, я отхвачу себе руку на фиг. Но Майкл меня спасет. Майкл позаботится, чтобы я не отхватил себе руку на фиг.

Она наблюдала за мальчишками на лужайке. Не выбрали только троих: Аллана, Мелвина и Кисала. Аллан и Мелвин проделывали дыры в грязи перочинными ножиками, а Кисал, темнокожий мальчик в коротких штанишках, стоял отдельно от всех. Из кармана у него торчал школьный галстук.