Книга Познать женщину - Амос Оз

Сам он прибегал к обману, только когда не было иного выбора. Когда это казалось ему последним и единственным шансом уйти от опасности. В таких случаях он прибегал к самой простой, ничем не приукрашенной лжи, которая, как говорится, лежит в двух шагах от правды.

Однажды он с канадским паспортом отправился в Будапешт уладить кое-какие дела. В аэропорту, на паспортном контроле, женщина в офицерской форме спросила его: «Какова цель визита?» И он ответил по-французски с игривой улыбкой: «Шпионаж, мадам». Она от души рассмеялась и поставила печать на въездную визу.

В считанных случаях обстоятельства складывались так, что его, идущего на встречу с незнакомцем, кто-то прикрывал. Тот или те, кому это было поручено, всегда соблюдали дистанцию, все видели, оставаясь невидимыми. И только один-единственный раз — промозглой зимней ночью в Афинах — был он вынужден вытащить пистолет. Не для того, чтобы выстрелить. Лишь для того, чтобы пугнуть дурака, попытавшегося на шумном автовокзале угрожать ему ножом.

Иоэль не придерживался принципа ненасильственных действий. Он был твердо убежден, что в мире лишь одна вещь хуже насилия — капитуляция перед насилием. Мысль эту он однажды, в молодые годы, услышал из уст Леви Эшкола, главы правительства Израиля, и всегда следовал ей. Всю жизнь он старался избегать ситуаций, заставляющих прибегнуть к насилию, поскольку пришел к выводу: если агент вынужден хвататься за оружие — это верный признак какого-то его просчета. Преследования, стрельба, бешеная езда на автомобилях, всякого рода погони и прыжки — все это, полагал он, подобает гангстерам и им подобным, но решительно не годится для дела, которым он занимается.

Главное в его работе, считал он, получить необходимые сведения по приемлемой цене. Цена может назначаться в деньгах, а может и в чем-то ином. По этому поводу, случалось, возникали противоречия, а порой и столкновения между ним и его начальством, когда кто-либо из ответственных за финансовую сторону дела пытался уклониться от выполнения обещаний, данных Иоэлем. В подобных случаях он заходил далеко, даже угрожал отставкой. Упрямство создало ему среди сослуживцев репутацию чудака, человека со странностями. «Да ты что, с ума сошел? Ведь это дерьмо нам больше никогда не понадобится. И навредить он, в крайнем случае, может только себе самому. Зачем же тратить на него такие деньги?» — «Затем, что я обещал ему, — обычно парировал, мрачно насупясь, Иоэль, — и мне было дано «добро» на такое обещание».

Как-то раз он подсчитал, что девяносто пять процентов тех часов, что были им отданы профессиональным делам, тех часов, из которых сложились двадцать три года его службы, прошли в аэропортах, самолетах, поездах, такси, на вокзалах, в ожидании, в гостиничных номерах, в вестибюлях отелей, в казино, на углах улиц, в ресторанах, темных кинозалах, кафе, клубах, где собирались любители карточных игр, публичных библиотеках, на почтамтах. Кроме иврита он владел французским и английским, в какой-то мере знал румынский и идиш. При крайней необходимости мог прибегнуть к немецкому и арабскому. Почти всегда носил ничем не примечательный серый костюм. Привык переезжать из города в город, из страны в страну на легкие, с чемоданчиком и ручной сумкой, в которой никогда не было ничего произведенного в Израиле: ни тюбика зубной пасты, ни шнурка от ботинок, ни клочка бумаги. Научился убивать время, проводя целые дни в одиноких размышлениях. Умел держать себя в хорошей физической форме с помощью легкой утренней гимнастики, умеренности в еде и постоянного приема таблеток, содержащих витамины и микроэлементы. Он имел обыкновение уничтожать все квитанции, но его цепкая память учитывала каждый потраченный грош казенных денег.

Очень редко — не более двух десятков раз за все годы службы — случалось так, что в какой-нибудь поездке его внезапно захлестывала тоска по женскому телу, мешавшая полностью сконцентрироваться на операции. Тогда он хладнокровно принимал решение переспать с незнакомой или почти незнакомой женщиной, словно отправлялся с вынужденным визитом к зубному врачу. Однако всегда избегал душевной привязанности. Даже если обстоятельства вынуждали его несколько дней путешествовать в обществе молодой напарницы оперативного работника из их отдела. Даже если они получали предписание зарегистрироваться как супружеская пара…

Иврия Люблин оставалась его единственной привязанностью, пусть любовь миновала и с течением времени место ее — поочередно, а то и вперемешку — занимали сочувствие, товарищество, мучительные переживания, вспыхивающий трепет желания, горечь, ревность, гнев, и вновь запоздалая страсть, опаляющая искрами первобытной чувственности, а вослед ей опять мстительность, и ненависть, и сострадание… Хитросплетение противоречивых, изменчивых чувств. Странная смесь, коктейль, приготовленный обезумевшим барменом. Но никогда она не была разбавлена ни единой каплей равнодушия. Наоборот, с годами Иврия и он все больше зависели друг от друга. Даже когда бывали в ссоре. Даже в дни, отравленные взаимным отвращением, обидами и гневом. Несколько лет тому назад, во время ночного полета в Кейптаун, случилось Иоэлю прочесть в журнале «Ньюсуик» популярную статью о генетически-телепатической связи, существующей между однояйцовыми близнецами. Один из них звонит другому в три часа ночи, уверенный, что и тот не может уснуть. Когда один из братьев получает ожог, второй вздрагивает от боли, даже если они находятся в разных странах.

Почти так же было у них с Иврией. И именно так воспринимал он слова из Книги Бытия: «И познал человек жену свою». Знание царило между ними. Исключая те случаи, когда им мешала Нета: ее состояние, странности, а возможно (Иоэль всеми силами отгонял от себя подозрения), и вполне сознательные уловки, направленные на то, чтобы помешать им. Даже решение спать в разных комнатах и проводить врозь те ночи, когда он бывал дома, основывалось на том, что знали они оба. И было принято с пониманием и уважением. Со взаимными уступками. С непоказным состраданием. Случалось, что, выйдя из своих комнат часа в три-четыре ночи, чтобы проверить, как спит Нета, они встречались у ее постели. И шепотом, всегда по-английски, спрашивали друг друга: «У меня или у тебя?»

Однажды в Бангкоке он получил приказ встретиться с женщиной — филиппинкой, выпускницей Американского университета в Бейруте, бывшей женой известного террориста, на совести которого было немало жертв. Она вышла на связь с их отделом по собственной инициативе, прибегнув к некоторым довольно незаурядным уловкам. Иоэля послали побеседовать с ней и, готовясь к встрече, он размышлял над хитроумием хода, придуманного для установления контактов; ход этот, озорной и дерзкий, был хорошо взвешен и далек от импульсивности. Он настроился на знакомство с человеком умным и рассудительным. Всегда предпочитал иметь дело с мыслящими, хорошо подготовленными партнерами, хотя и знал, что большинство коллег, напротив, считают за лучшее, когда противная сторона напугана и растеряна.

Встретились они (приметы, помогающие опознать друг друга, были обусловлены заранее) в прославленном буддийском храме, полном шумных туристов. Сели рядом на высеченную в камне скамью. Каменные чудовища нависли над их головами. Свою симпатичную соломенную сумочку она поставила на скамейку — как барьер между ними. Начала разговор с вопроса о детях: есть ли они у него, как складываются отношения с ними? Иоэль очень удивился, на мгновение задумался и принял решение ответить ей правду. Не вдаваясь в подробности. Она задала еще один вопрос: где он родился? И секунду поколебавшись, он сказал: «В Румынии». После чего она без каких-либо предисловий заговорила о том, что он хотел услышать. Говорила ясно и понятно, так что перед Иоэлем вырисовывалась картина, на которой лица и места, казалось, были очерчены острым карандашом художника. Но при этом она избегала каких-либо суждений о людях, слов порицания или похвалы, самое большее, могла отметить, что такой-то особо чувствителен к вопросам чести, а такой-то быстро впадает в ярость, но столь же быстро принимает решения. Затем она передала ему несколько хорошего качества фотоснимков, за которые Иоэль готов был заплатить по самой высокой цене, если бы она потребовала платы.