Книга Квартет - Василина Орлова

— Стой, голова, из другой сказки цитируешь, — сказала вегетарианская.

— Это не сказка, а быль.

— Сказка.

— Не спорь, а то укушу.

— Это я тебя укушу.

— Где же твоя толерантность? — подлил масла в огонь Лукоморьев.

— В том и состоит моя толерантность, что я вас сейчас всех на части порву, — пояснила змеюка.

— Так, брейк. Давайте вести мирные переговоры. — сказала я и на секунду замешкалась: как к сиамским близнецам обращаются, на ты или на вы? — Вы же тоже не хотите, чтоб вам обе головы оттяпали.

Головы переглянулись:

— А как тогда нам порешить?

— Каждый из нас загадает загадку. На все ответишь — так и быть, съешь кого-нибудь. Например, Лукоморьева. («Почему меня?» — вякнул Лукоморьев). Не ответишь — извини, как-нибудь в другой раз.

— А почему это вы все будете загадывать? — возмутилась левая голова. — Достаточно трех загадок, по традиции.

— Но занозу-то твою мы все вместе тащили, — возмутилась я.

— О’кей, — сказала змеюка дуэтом и даже захлопала в ладоши. — Я ведь люблю загадки! Мне их мама загадывала. Давно.

— Где ж сейчас твоя мама? — спросил кот.

— Проглотил.

— Понятно, — кивнул Василий. — Круглый сирота.

— С детства, — подтвердил жалостно Горыныч.

— Я загадаю первую, — выступил Лукоморьев. — Два кольца, два конца, а посередине гвоздик.

Заалел зеленый, закраснелся, старый дурак!

— Чего это ты взоры потупил? — насел Лукоморьев. — Не знаешь? Сдаешься?

— Это ж неприличная загадка, — протянула одна голова. — Мы так не договаривались.

— Чур, я даю два варианта ответов. — сказала вторая, весьма, оказывается, неглупая голова. — А то ведь я могу сам с собой быть в корне несогласный!

— Все могут, — проворчал Лукоморьев, но кивнул.

— Первый вариант — ножницы, — сказала вегетарианка.

— Нет! — развеселился Лукоморьев.

— Второй вариант я ему на ушко скажу, — и левая голова потянулась губами к клону.

Я аж вздрогнула: сейчас слизнет, и нет Лукоморьева! Но она что-то ему нашептала, и Лукоморьев насупился:

— Правильно.

— Скажите хоть, что это? — потребовала Ингигерда.

— Детям до шестнадцати не рекомендуется, — хихикнула глупая голова.

— До шестнадцати чего? Веков? — разозлилась Ингигерда.

— Хорошо, теперь загадка за мной, — выступил кот Василий, и я потерла руки: вот уж кто знаменитый загадчик, сейчас зверюга сядет в калошу!

— Как раз малороссийская, специально для вас, эксклюзив. Четыре симоненки да два федоренки тяглы рахубицу за хвост на вулыцю. Что это?

— Это легко! — сказала левая голова. — Четыре симоненки — колеса, два федоренки — оглобли, рахубица — телега. Ну как?

— Точно, — отступил пораженный Василий. — Давай ты, Баркаял.

— Сколько демонов помещается на острие иглы? — спросил Баркаял. — Можешь округлить до десятков.

— Это старый теологический спор, — ответила правая голова. — Лично я насчитываю тысячу сто тридцать шесть. Седьмому уже не поместиться… А? Я не прав? Докажь!

Баркаял, посрамленный, отошел.

— Ну, давай, царевна, — подзуживали меня со всех сторон.

Но в голову мне ничего не лезло.

— Чем отличается процессор семьдесят шестой от пятьдесят пятого? — Спросила я, не будучи до конца уверена, что пятьдесят пятый существует в природе.

— Нечестно, нечестно, — закричали головы. — Переход хода, тудыть яво в качель. Вы дисквалифицированы за нарушение всего. Вы бы еще спросили, сколько пикселей в джипеге.

— Моя загадка: почему тебя никто не любит? — выступила Ингигерда.

— Я ведь как? — начала издалека первая голова. — Воплощенная диалектическая триада. Теза и антитеза.

— А синтез где? В детстве отшибли? — ухмыльнулся бледный Лукоморьев.

— Потому меня и не любят! — возвысила голос голова. — Умный слишком.

— Не поэтому, — покачала головой малютка Ингигерда.

— Страшный, — сказала, подумав, вторая.

— Ну, какой же ты страшный? Ты красивый, — сказала воспитанница кикиморы.

— Тогда почему? — жадно спросили головы.

— Да просто потому, что ты иногда бываешь голодный! — ответила Ингигерда.

— Верно, — вразнобой сказал удивленный Змей.

От полноты чувств я подхватила Ингигерду на руки.

— Ура! — закричали все.

— Рано радуетесь, — насупился Змей, — я ведь и передумать могу.

Но он не стал передумывать, а тяжело снялся с поляны, покружил над нами.

— До свиданья, Ингигердушка, — проорала первая голова. — Будет время, заходи в гости! В тридевятое царство, как войдешь, направо.

— Налево, олух, — поправила вторая голова и проворчала напоследок. — Скажите Ингигерде спасибо. Вот добрая душа. А то спалил бы я вас к чертовой матери со всеми вашими загадками. Случайно!

С этими словами дракон взмыл и скрылся с глаз, и небо тотчас очистилось.

— Вот вероломная зараза, — пробормотал Лукоморьев. — Мы ему занозу вытащили, а он… Спалил бы он нас, как же! Я бы вот у царевны Ратмир одолжил.

Меч у меня на поясе, заслышав свое имя, тихонько загудел.

— Могу еще кого-нибудь вызвать, — предложила я, взглянув под дуб и удостоверившись, что цветная панелька еще светится.

— Да нет, зачем же, — стушевался Лукоморьев. — Я не любитель лишнего кровопролития.

Летатели

— Ну что ж, должен признать, вы неплохо справились с заданием, которое сами себе придумали, — заговорил Лукоморьев, как только я перешагнула порог собственного дома.

Он возлежал в кресле, вздернув ноги на журнальный столик, по своему обыкновению. И проводил тут время с известной приятностию — на столике пачка сигарет и вскрытые банки с пивом. Вокруг живописно раскиданы чипсы.

— Угощайтесь, дорогая, — любезно предложил он.

— Благодарю покорно, — хмуро отказалась я.

— А знаете, это ваше пиво очень даже ничего. Разумеется, пить его в натуральном виде, то есть в котором оно поступает в продажу, нет никакой возможности. Но… В результате некоторых алхимических процессов можно получить вполне пригодную к употреблению жидкость.

— Алхимия устарела, — не очень вежливо заметила я. — Займись молекулярным синтезом.

— Знаю, знаю, — он поднял руки. — Знаю все, о чем вы могли подумать, драгоценнейшая. Оп-ля, — он щелкнул пальцами, и в доме в момент стало чисто. — Вот и все, было о чем беспокоиться.