Книга Год в Касабланке - Тахир Шах

— Нужно провести обряд изгнания, — заявила она.

— Ты что, действительно веришь в это? — рассмеялся я.

Сначала Зохра ничего не ответила. Но потом сказала:

— Это — Марокко, а в Марокко все верят в джиннов. О них написано в Коране.

Она направилась в конюшню и о чем-то долго разговаривала со сторожами. Закончив разговор, она подошла ко мне, чтобы объяснить.

— Каждый вечер вы должны выставлять большую тарелку с едой для Квандиши. На тарелке должны быть кускус и мясо — лучшая еда, а не отбросы, — и вы как хозяин должны делать это сами.

Я был очень удивлен, что такая разумная женщина верит в подобные предрассудки, но все же с помощью Османа попросил женщин приготовить мне специальное блюдо к наступлению сумерек. Я не стал объяснять, для чего мне это было нужно. Я понимал, насколько глупо поддаваться суевериям, но счел нужным разок попытаться.

Вечером берберки сделали все, как я сказал. Они приготовили великолепный кускус с тыквой, морковью и куском нежной баранины в середине. Судя по запаху, еда была вкусной. Я отнес блюдо в сад. Хамза показал мне конкретное место, куда его нужно было поставить — за низкой изгородью. Он пожал мне руку, поклонился и показал знаками, чтобы я уходил.

Наутро я поспешил в сад, пробежал по газону и нашел тарелку. Она была пустой. На ней ничего не осталось, ни крупинки кускуса.

Поблизости Медведь прочесывал траву граблями.

— Квандиша был голоден, — сказал он.

Три вечера подряд женщины из ущелья Зиз готовили еще более обильные блюда, и по утрам я неизменно находил пустые тарелки. Было очевидно, что эти банкеты устраивались для сторожей. Они были в хорошем расположении духа. Мне было интересно, сколько времени может продолжаться эта их хитрость. Зохра сказала, что все прекратится естественным образом, так и случилось.

Утром четвертого дня одна из служанок, весело напевая, рвала розмарин, который рос у нас в саду сам по себе. Солнце еще не взошло высоко. Его лучи густого желтого цвета проникали сквозь нижние ветви деревьев, согревая воздух. Я сидел на верхней террасе и читал сборник марокканских пословиц. Спокойствие было внезапно нарушено пронзительным криком. Я посмотрел вниз в сад и увидел горянку, дико размахивавшую руками над головой. Она рассыпала весь собранный розмарин. Он лежал у ее ног рядом с дохлой черной кошкой.

Спустя пятнадцать минут Хамза позвал меня вниз. Берберские женщины свернули постели, собрали свои пожитки и теперь ждали, чтобы хозяин с ними расплатился.

— Куда это они собрались?

— Назад в горы, — сказал Осман.

— Неужели испугались дохлой кошки?

— Не кошки, — ответил Хамза, — а джиннов.

Однажды, мы тогда еще только вселились в Дар Калифа, в нашу дверь постучал какой-то полный пожилой человек в твидовом костюме. Его морщинистое лицо темно-кофейного цвета напоминало плитку шоколада с орехами. На голове — потрепанная матерчатая кепка, а на подбородке — клочок седых волос. Когда я поприветствовал незнакомца, он, опустив глаза, спросил на хорошем французском, нет ли у меня ненужных почтовых марок.

— Я заплачу вам, — сказал он. — По нескольку дирхамов за каждую.

Однако марок у меня не было. К этому моменту почтальон еще ни разу нас не навестил. Я подозревал, что ему было трудно отыскать наш дом.

Поэтому я предложил гостю зайти на следующей неделе.

Незнакомец дважды моргнул.

— А вы не забудете?

Я пообещал, что не забуду. Так началась моя дружба с Хичамом Харассом.

Зохра оказалась очень полезным работником и добрым человеком. Она определила зияющие бреши в моем знании марокканской культуры и помогала мне заполнять их. Церемонность первых дней общения исчезла, и теперь мы запросто обсуждали свои проблемы и мечты. Однажды в полдень, когда мы на машине мясника застряли в пробке, Зохра поведала мне свой секрет. Она вдруг сказала, что хочет поделиться со мной кое-чем, о чем мне следует знать, если мы собираемся быть друзьями.

— Что же это? — заинтересовался я.

— Вы обо мне плохо подумаете, — смутилась Зохра.

— Ну же, расскажи мне, в чем дело.

— Я помолвлена, — сказала она, не глядя мне в лицо.

— Замечательно! И кто же этот счастливец?

— Его зовут Юсуф. Он — араб. Живет в Нью-Джерси. Мы познакомились по Интернету.

— Это замечательное известие. И когда же свадьба?

Зохра коснулась кончиком пальца глаза.

— Дата еще не назначена, — сказала она.

— Трудно, наверное, быть так далеко друг от друга: ты — здесь, а он — в США.

— О, да, да, именно так, — призналась Зохра. — Ужасно тяжело. Но мы общаемся каждый день. Мы так влюблены друг в друга, а когда ты влюблен. — она заговорила быстрее, — когда ты влюблен, расстояние перестает иметь значение.

Я сменил тему разговора и спросил Зохру, нашла ли она архитектора. Я сгорал от желания начать ремонт дома, и нам был нужен специалист, чтобы как следует все спланировать. Мы все еще жили в одной комнате, а оставшаяся часть дома пустовала. Зохра опять коснулась своих глаз и сказала, что она действительно разговаривала с архитектором. Он молод и энергичен, учился во Франции и завоевал на родине признание своими новаторскими проектами. Она договорилась о встрече с ним на завтра.

На следующий день мы кое-как добрались к четырем часам до шикарного переулка в районе Маариф. Сначала я хотел взять такси, но потом решил все-таки воспользоваться пропитанной кровью машиной мясника, поскольку она свидетельствовала об отсутствии лишних средств. В офис архитектора прямо с улицы вела большая стеклянная дверь, за которой виднелась длинная череда пальм в горшках. С потолка из миниатюрных динамиков доносилась бодрая музыка. Ни клубов сигаретного дыма, ни кучи бумаг и чертежей, как обычно бывает в архитектурных бюро. Вместо этого на стенах висели картины маслом с традиционными марокканскими сюжетами: свадьба в племени; пастух, несущий раненую овцу; пейзаж Марракеша со снежными шапками горных вершин на заднем плане.

Секретарша усадила нас с Зохрой в мягкие импортные кресла на одном конце большого, отделанного под орех стола. Она подала эспрессо с маленьким кусочком лимона и квадратиком темного швейцарского шоколада. Я похвалил картины.

— Они продаются, — сказала секретарша, протянув мне каталог.

Мы прождали десять минут, после чего в стеклянную дверь вошел широкоплечий мужчина с блестящими черными волосами и ухоженными ногтями. Он был одет в сшитый на заказ габардиновый костюм с монограммами на пуговицах. На ногах — туфли из змеиной кожи, элегантный ремень из акульей кожи опоясывал талию. За ним, подобно следу за самолетом, тянулся шлейф сигарного дыма. Многословно извиняясь за опоздание, архитектор ругал премьер-министра за то, что тот заставил его так долго ждать.