Книга Бог ненавидит нас всех - Хэнк Муди

Смотрел же я «Сида и Нэнси» четырнадцать раз вовсе не поэтому. Просто у Дафны не было дома больше ни единого фильма, а до видеопроката нам было никак не добраться, ведь для этого пришлось бы вылезти из кровати, где находились занятия поинтересней.

— Тебе эта история никого из наших общих знакомых не напоминает? — спрашивала меня Дафна всякий раз после того, как фильм заканчивался.

Этот вопрос, как я теперь не могу не признать, скрывал в себе совершенно недвусмысленное предостережение. Особенно учитывая то, как это кино заканчивается, — уж прошу прощения за спойлер. Так вот, в финальной сцене Сид схватил нож и зарезал Нэнси в номере отеля «Челси».

Усыпляло же мою бдительность дальнейшее поведение Дафны. Посмотрев мне в глаза, она начинала негромко напевать первые строчки из песни Леонарда Коэна: «Я помню тебя в гостинице „Челси“, я помню твои дерзкие речи и твой сладкий минет на незастланной кровати…»[9]

На этом она прекращала петь и приступала к весьма реалистичному воспроизведению наяву того, что описывалось в песне. Помогало делу и то, что телевизор у нас весьма к месту стоял прямо в спальне. К счастью, в отличие от фильма или же песни, интерпретация Дафны всегда имела счастливый финал.

У нас часто заходил разговор о том, чтобы специально съездить как-нибудь в город и переночевать в «Челси». Лично я представлял себе эту «экскурсию» в первую очередь как ночь совершенно безумного секса. Все это выглядело очень соблазнительно — до тех пор, пока она не попыталась убить меня. Тем не менее в каком-то смысле я по-прежнему считаю, что обязан увидеть это место.

— Туда и обратно, вошел и вышел, — говорю я Кожаным Штанам. — И упаси тебя бог решить, что это я метафорически. Я говорю совершенно серьезно. Если только попытаешься подкатить ко мне яйца — даже не знаю, что я с тобой сделаю.

Кожаные Штаны тем временем уже припустил по улице.

— Знаешь, а для наркокурьера, — кричит он мне, обернувшись через плечо, — прикид у тебя совершенно мудацкий.

Гостиница, открытая сто лет назад, выглядит вполне на свой возраст. Снаружи еще ничего, а изнутри видно, что здесь сошлись в непримиримой схватке силы разрушения от старости и силы созидания за счет бесконечного ремонта. Похоже, кстати, что силы разрушения берут верх. И все же на меня что-то накатывает, когда я оказываюсь в таком знакомом по фильму холле, все стены которого — каждый квадратный дюйм — увешаны самыми разными картинами, расположение, да и художественная ценность которых явно никак не кореллируют.

Я прохожу вслед за Кожаными Штанами — который к этому времени успел представиться, назвавшись Нейтом, — мимо стойки администратора, вглубь холла, к лифтам. Мое внимание привлекает парень в дорогом, похоже, что кашемировом, свитере, наглаженных слаксах и туфлях-лоуферах с кисточками, мрачно драящий пол шваброй. Он поднимает глаза, водружает на нос очки, прежде свисавшие на шнурке у него с шеи, и смотрит на нас сквозь линзы. Все происходящее его, похоже, не слишком радует.

— Привет, Герман! — на ходу бросает Нейт, помахав парню со шваброй.

Затем он кидается на штурм квадратно-винтовой лестницы, перепрыгивая зараз по три ступеньки. Я пускаюсь за ним вдогонку, физически ощущая буравящий мне спину взгляд Германа. Так, бегом, без единой остановки, мы добираемся до четвертого этажа.

Сам не знаю, что я ожидал там увидеть. Может быть, что-то вроде панк-рок-версии «Зверинца»[10]. Отслаивающиеся от стен обои и ржавые трубы отопления меня не удивляют. Странно другое: в коридоре абсолютно тихо и нет ни души. Я вдруг со всей отчетливостью осознаю, что вот уже второй раз подряд из трех моих первых поставок нарушаю одно из основных правил, запрещающее идти за клиентом к нему домой или еще куда. Кто его знает, может быть, там полицейская засада или хуже того — парочка грабителей-мордоворотов.

Нейт стремительным галопом несется по коридору, как в жопу ужаленный единорог. Притормаживает он около номера 411.

— Дженис Джоплин, — сообщает он мне.

— Не понял.

— В этом люксе жила Дженис.

Затем он распахивает дверь, и терзавшие меня страхи и подозрения мгновенно рассеиваются.

Ощущение такое, что я попал в гримерку на рок-концерте, — по крайней мере, таким рисует это место воспаленное воображение подростка: банки с пивом, недопитые бутылки «Джека Дэниэлса», полураздетые фанатки-нимфетки. Из бумбокса, стоящего на углу кухонного стола, орут «Ганз-эн-Роузес». Блондинка топлесс покачивается в такт музыке, сидя верхом на парне, которого пригвоздила к дивану, загипнотизировав своими шикарными (просто нереально шикарными) сиськами. Какой-то чувак — воплощение стиля евротрэш — с гвоздичной сигаретой и в коричневом кожаном пиджаке, который запросто мог быть сшит из шкурок новорожденных оленят, задорными хлопками подбадривает двух брюнеток в обтягивающих мини-юбках и с такими шикарными скульптурными задницами, что место им только в музее. Девочки же отплясывают танец, по сравнению с которым ламбада покажется строгой и чопорной виргинской кадрилью. Та часть моего мозга, которая еще способна не просто глазеть на все происходящее, но и чему-то удивляться, немедленно задается вопросом, почему под столь плотно обтягивающей ягодицы тканью не видно контура трусиков.

— Это ты? — доносится до меня голос из примыкающей к гостиной спальни.

Я оборачиваюсь и вижу в дверном проеме идеальный женский силуэт — именно такие фигуры наклеивают на кабины и брызговики своих машин водилы-дальнобойщики. Этот брызговик, похоже, сошел с картинки и живет теперь своей жизнью. Незнакомка делает шаг вперед, и я забываю обо всем, даже о дальнобойщиках с их голыми бабами на брызговиках. Веки девушки приоткрыты, быть может, чуть больше, чем следовало бы, зато я имею возможность любоваться ее прекрасными глазами, горящими каким-то невероятным радиоактивным синим огнем, живыми и явно неглупыми. Острые скулы смягчаются полными пухлыми губами и роскошными каштановыми с рыжинкой волосами, которые, похоже, достают девушке до талии. Это тело, эти длинные ноги, эти потрясающие изгибы могли бы стать свидетельством гениальности какого-нибудь пластического хирурга, не будь они абсолютно естественными. На незнакомке длинная полупрозрачная футболка с рукавами в три четверти, белые трусики и — больше ничего. Она с недоумением смотрит на меня и произносит:

— А, так ты не Нейт.

Нейт задержался в другом углу комнаты и втирает что-то евротрэшевому чуваку, который, похоже, уже потянулся к бумажнику.

— Нет, — отвечаю я, судорожно соображая, как бы поэффектнее завязать разговор с этой красавицей.

Она опережает меня.

— Так закрой на хрен дверь, — говорит она.