Книга Кровные узы - Роберт Линн Асприн

Темпус не мог беспокоиться по поводу того, выживет или нет Санктуарий. Сам город был его врагом. Те, кто не страшился его, имея на то веские основания, боялись его просто так; все прочие уже давным-давно покинули эту помойку.

Темпус мог поручить руководство отходом Криту, старому командиру пасынков, и Синку, полевому командиру Третьего отряда коммандос. Он мог переждать в императорском дворце в Рэнке в обществе Терона, расспрашивая картографов и мореходов, рассказывающих о драконах с изумрудными глазами, обитающих в восточных морях, о сокровищах в прибрежных пещерах, подобных которым не знает Ранканская империя. Но ни Джихан, ни ее суженый Рэндал не понимали, что их помолвка является следствием сделки Темпуса с Буревестником, отцом Пенорожденной, сделки, которую он из соображений целесообразности поспешно заключил с богом, известным своей хитростью. Хоть сделка уже заключена, Темпус не был уверен, что все проделано правильно: во время восточного похода у него найдется дело и для Джихан, и для Рэндала, боевого колдуна пасынков, но оба они не смогут покинуть Санктуарий до тех пор, пока дело не будет решено.

И вот Темпус здесь, чтобы одобрить или отвергнуть бракосочетание, чтобы убедиться, что Рэндал, боец Священного Союза и один из его друзей, не застрял в глубинах преисподней против своей воли и что отец Джихан не затмевает глаза дочери бурей смятения, чтобы оставить ее там, где он сам изволил поселиться.

Темпус изменил внешность — насколько смог. Фигура его имела пропорции древних героев, а лицо напоминало лик бога, когда-то почитаемого в Санктуарий, но теперь отвергнутого: высоколобое, обрамленное редкой бородой, оно взирало на зловонные переулки складского района со всем презрением, которое порождала жизнь длиной в три столетия и даже поболее.

Лик Вашанки нес на себе Темпус в эту ночь: самовлюбленное и гордое, полное войн и смертей, это было лицо самого Санктуария.

Он позволял Темпусу чувствовать себя здесь как дома, несмотря на приближение грозы. В Санктуарий никогда не забывали о собственной выгоде; его присутствие здесь по неотложному личному делу служило тому доказательством.

Свернув на улицу Теней, ведущую к Лабиринту, Темпус увидел пустынную заставу какой-то группировки, утверждающей, что ей принадлежит все от дороги Ящерицы до арсенала наместника.

А поскольку этой группировкой был, как говорили, Народный Фронт Освобождения Санктуария Зипа (НФОС), пользующийся ныне такой же его нелюбовью, как и сам Зип, Темпус натянул поводья, направляя коня налево на улицу Красной Глины, чтобы разведать ее, несмотря на пронизывающий ветер, темнеющее небо и громовое обещание дождя, заставлявшее тресского коня, на котором он сидел, вздрагивать и вскидывать к небу морду.

Темпус никогда и словом не обмолвился с Зипом, который, как поговаривали, принял слишком большое участие в резне на улицах города и который, как сказал Крит, совершил попытку убийства, вину за которое постарался свалить на дочь самого Темпуса, Каму.

А так как целью этого убийственного нападения был Стратон, товарищ Крита по Священному Союзу, эта парочка даже во время приготовления пасынков к выступлению в поход денно и нощно отправляла на дело боевые группы, жаждущие вырвать глаза и язык Зипа: старое лекарство, прописываемое отрядом для лечения предателей.

Сверкнула молния, разорвавшая простыню неба и уничтожившая мрак даже на улице Теней, что позволило Темпусу заметить освещенные со спины фигуры, перебегавшие от мусорной кучи к темному подъезду позади него.

Это действительно была территория НФОС.

Дождю, начавшемуся вслед за раскатом грома, настолько громкого, что даже трес прижал уши и опустил голову, было совершенно все равно, кого он мочил и с кого снимал маскировку: и Темпус, и его конь были облачены в смехотворный камуфляж — конь перепачкан соком ягод и дорожной пылью, всадник выглядел немногим лучше.

Отлетающие от булыжной мостовой брызги капель дождя достигали бабок коня, дождь стекал по дождевику Риддлера к мечу в ножнах из акульей кожи, где образовывал струйки, похожие на струящуюся кровь и такие же красные — от смытой краски.

Человек и конь привлекали внимание — оба были слишком огромными и мускулистыми для того, чтобы принадлежать Санктуарию, и с обоих стекала кроваво-красная вода, отмечая их след. Человек, называемый Риддлером, погнал коня, никак не реагируя на неистовый ветер и поднимаемые копытами коня брызги, по середине улицы Красной Глины — зрелище было таковым, что могло остановить суеверное сердце и заставить преступника искать укрытие.

Однако на углу улицы Западных Ворот, где внезапно возникший поток несся к морю по руслу настолько глубокому и быстрому, что крыс, кошек и других мелких животных несло по его стремнине, словно это река Белая Лошадь переменила русло, три человека вышли из укрытия и преградили Темпусу путь, стоя по колено в воде, с арбалетами и обнаженными мечами наготове.

При ветре настолько яростном, что он заглушал предостерегающий храп треса, и в дождь настолько плотный, что никакой моднице не удалось бы сохранить сухой прическу, арбалет — оружие ненадежное.

Темпус знал это, как и те трое, что стояли перед ним, и угрожал смять их конем.

Темпус поразмыслил над ситуацией; он искал ссоры, раздраженный этими мальчишками с повязками на лбу и оружием лучшим, чем надлежало иметь простым парням с улицы.

Трес, обладающий большим разумом и представляющий собой более крупную мишень, застыл на месте и повернул голову назад, выразительными глазами умоляя всадника вспомнить, зачем он приехал сюда, а не просто воспользоваться подвернувшимся случаем, лишь затем, чтобы на ком-то сорвать свою злобу и выдать свое присутствие в городе..

Должно же у этого отребья хватить разума, чтобы испугаться его и отступить.

Один не испугался, один шагнул вперед и произнес хриплым гортанным голосом:

— Меня ищешь, большой парень? Все большие ребята ищут меня.

Похоже, в то время, как Темпус искал повстанца по имени Зип, Зип искал его самого!

Шум сзади и шаги движущихся людей дали всаднику и его коню понять соотношение сил. Не было нужды оборачиваться, чтобы увидеть десяток повстанцев, спускавшихся с крыш и выбиравшихся из подземных труб и окон подвалов.

У Темпуса по спине поползли мурашки: он не хотел боли, ведь, будучи бессмертным, страдать он мог безгранично дольше, чем прочие люди. Гордость не допускала поспешных действий: будет самым последним делом, если его возьмут заложником НФОС и будут удерживать с целью выкупа. Крит никогда ему этого не простит.

Следствием же для НФОС будет истребление — полное и окончательное, а не те кратковременные чистки, которые время от времени устраивал Крит, занимаясь сотней других дел и подготавливая два воинских подразделения к экспедиции, после чего город уже ничто не сможет сдержать от полной анархии.

Вот почему Темпус сказал шагнувшему вперед бойцу:

— Если ты Зип, я ищу тебя.