Книга Я все еще мечтаю о тебе... - Фэнни Флэгг

Бренда говорит, что если Бебс когда-нибудь убьют, то в подозреваемые попадут все риелторы Бирмингема, ибо каждый из них хоть раз в жизни желал ей смерти. Но ведь Мэгги и паука прихлопнуть не может, а тут всерьез была готова задавить человека при свете дня, а это означает, что пора изолировать себя от общества, и чем раньше, тем лучше. У «Красной горы» и без того проблем навалом, не хватало еще, чтобы его агенты отправлялись на электрический стул. Или еще того хуже — сошли с ума и загремели в психиатрическую больницу, как бедная Оливия де Хэвилленд в фильме «Змеиная яма». Вот полюбуйтесь, она уже разговаривает с телевизором. Пора сходить с дистанции. Она явно не тянет.

Детство в царстве грез

Дело в том, что Мэгги в детстве пересмотрела фильмов. Неудивительно, принимая во внимание, что отец ее был директором «Царства грез», маленького кинотеатрика, а сами они жили над ним, в однокомнатной квартире, по соседству с будкой киномеханика, пока Мэгги не исполнилось восемь. Сейчас, с высоты своего возраста, она понимала, что далеко не каждый ребенок ходит домой через фойе кинотеатра, но тогда это казалось ей само собой разумеющимся.

Чтобы попасть в квартиру, нужно было пройти по темной, узкой, застеленной ковром лестнице, вечно загроможденной старыми сломанными прожекторами, рекламными щитами «СКОРО В КИНОТЕАТРЕ» или «ПОКАЗ ПРОДЛЕН НА НЕДЕЛЮ» и картонными коробками с черными пластиковыми буквами для афиш. Внутри же квартиры были бетонные блочные стены, выкрашенные бледно-зеленой краской, и темно-коричневый крапчатый линолеум. В ванной комнате — ванна на когтистых лапах и лампа с одним плафоном. В кухне — электрическая плитка и маленький холодильник под раковиной. Днем смотреть не на что, зато вечером все менялось. С наступлением темноты всё в квартире, включая родителей и ее саму, заливало чудесным розовым светом от большой неоновой надписи «Царство грез» над окном. Все становилось таким красивым, таким веселым. Как будто в мультфильме живешь. В небольшом алькове, где она спала, в стене имелось отверстие. Откроешь его — и перед тобой огромный экран. Каждую ночь Мэгги лежала и смотрела кино под убаюкивающее жужжание проектора за стеной, голосов с экрана и негромкого смеха публики из зрительного зала. А жаркими летними ночами, когда родители оставляли двери квартиры нараспашку, чтобы гулял сквозняк, она слышала, как трещит большой красный автомат попкорна и позвякивает касса на прилавке с конфетами, и если не засыпала до конца последнего сеанса, то слушала хлопанье поднимаемых ряд за рядом деревянных сидений. А потом гудение большого пылесоса, собирающего остатки попкорна и фантики от конфет. Всю жизнь, стоило Мэгги уловить запах попкорна и конфет, она будто снова оказывалась в той маленькой квартирке над кинотеатром.

Ей нравилось жить в царстве грез, но сейчас Мэгги подозревала, что именно из-за этого ей всегда было так трудно смириться с реальностью. Она где-то прочла, что в возрасте от одного до четырех лет происходит формирование личности, так что, вероятно, в этом причина.

Она росла в эру «Глориоус Техниколор», эру великих киномюзиклов с веселыми песнями и красивыми людьми, где в конце мальчику всегда достается девочка. И хотя Мэгги была единственным ребенком, причем поздним, она никогда не чувствовала одиночества. Кинозвезды были ей и друзьями, и товарищами по играм, и Мэгги чувствовала себя абсолютно счастливой. Но потом все помешались на телевидении. И вслед за многими маленькими кинотеатрами «Царство грез» закрылся, и пришлось им переехать в обычную квартиру. Вот это был шок.

В реальном мире не было ни закадровой музыки, ни попкорна с конфетами, ни розового света по ночам. Не было даже сюжета, за развитием которого можно следить. Отцу удалось найти другую работу — он стал торговать обувью, но с деньгами вечно было туго, приходилось переезжать из одной душной квартирки в другую, и постепенно Мэгги охватили тревога и растерянность. Мир вокруг казался таким странным и незнакомым. Родителям она ничего не говорила, но ее не покидало чувство, что произошла какая-то ошибка и она находится не там, где надо. Но она не знала, где ее место. Не знала до того жаркого, влажного августовского дня — ей было тогда десять. Мама только что поступила помощницей к швее, чтобы хоть немного подработать, и взяла Мэгги с собой на примерку к даме, жившей в Маунтейн-Брук. Мэгги никогда не бывала в этой части города, и, когда на подъезде к Красной горе увидела на вершине «Гребешок» — большой, величественный особняк в стиле эпохи Тюдоров, — у нее перехватило дыхание. На фоне неба он показался Мэгги замком из фильма. И когда они, объехав Красную гору, спустились в прохладный, утопающий в пышной зелени мир Маунтейн-Брук с его тенистыми улочками, заросшими плющом кирпичными и каменными домами и длинными, изящными рулонными газонами, Мэгги почувствовала себя похищенным ребенком, которого только что вернули домой. Вот где ее место, вот где она вновь может дышать.

В те дни они жили на другом краю города, в мрачной подвальной квартирке с трубами под потолком, но «Гребешок» подарил ей мечту. По ночам Мэгги лежала на кочковатом, отжившем свой век диване и фантазировала о большом доме на холме. Представляла, как сидит на террасе, пьет чай и смотрит на раскинувшийся внизу город. Эти глупые детские мечты стали для нее отдушиной в бесприютных скитаниях от одного тесного, темного жилища к другому. За эти годы «Гребешок» стал для нее больше, чем местом на карте, он стал целью, дающей силы жить.

Многие клиентки швеи, у которой работала ее мать, жили «на горе», и Мэгги полюбила ездить к ним и разглядывать чудесные особняки, мебель, картины, ковры в восточном стиле, длинные лестницы, ведущие в огромные, просторные, полные воздуха спальни с балконами, откуда открывался вид на город. Никто не возражал против ее визитов, Мэгги была воспитанной и тихой девочкой. Все дамы были добры к ней, но в миссис Робертс Мэгги влюбилась с первого взгляда. Она казалась Мэгги идеалом изящества и грации. У миссис Робертс не было дочери, и к Мэгги она проявила особый интерес. Время от времени она спрашивала маму: «Можно пригласить Мэгги на чай?» или «Можно я возьму Мэгги на пасхальный обед в клуб?»

Мэгги нравилось ездить в Бирмингемский загородный клуб с его массивными, обитыми мебельным ситцем в цветочек стульями и диванами, и люди «с горы» ей тоже нравились — их манеры, наряды и то, как они за собой ухаживают. Ее приводили в восторг экзотические деликатесы: сыр «камамбер», артишоки, икра, черные оливки, копченая семга. Ах, как это отличалось от надоевших франко-американских спагетти из банки. Когда ей исполнилось двенадцать, миссис Робертс выхлопотала для нее стипендию в «Брук-Хилл», частной школе для девочек. Если бы миссис Робертс не взяла ее под свое крыло, Мэгги никогда бы не узнала, что в мире есть такая красота и тонкость. Миссис Робертс научила ее быть благодарной даже за самые маленькие радости.

И хотя миссис Робертс была едва ли не самой богатой дамой в Бирмингеме, в ней не чувствовалось никакой претенциозности. Жертвуя деньги на многие мероприятия в городе, она делала это инкогнито. Никакой классовой или расовой разницы рядом с ней никто не ощущал, ее дом был открыт для всех, и всех там привечали одинаково любезно.

Вот такой, как миссис Робертс, Мэгги и мечтала стать. Она приглядывалась к элегантной жизни обитателей домов «на горе» и ждала, когда повзрослеет, чтобы туда переехать. Ей и в голову не приходило, что этого может не случиться. Мэгги не сомневалась, что в один прекрасный день окажется там, в красивом доме, замужем за прекрасным человеком, но, как и во многом другом (и Ричард тому пример), она катастрофически ошиблась.