Книга У нас была Великая Эпоха - Эдуард Лимонов

«А почему русский человек не разозлился сразу?» — спросил Ленька. Ленька был на несколько лет старше Эдика и большинства малышни и вообще-то не принадлежал к офицерским детям. Мать его работала официанткой в офицерской столовой на первом этаже и потому приводила Леньку на весь день играть с офицерскими детьми.

«Гэ-гэ, — засмеялся почему-то Шаповал. — Русскому человеку, чтобы раскачаться, время необходимо. Но уж если раскачается, тогда — держись, враг!» И, протерши жилистую, набухшую венами солдатскую ногу рукой (на этих ногах он дошел до Берлина), старшина стал аккуратно заматывать ее портянкой… Автор ясно, как из вчера, видит эту солдатскую ножищу, со скошенной в походах пяткой и скособоченными ногтями, белую, с синеватыми венами, и как ее, слой за слоем, накрывает размятая только что портянка. Другую с готовностью разминает в это время крошечная дочка «героя Кзякина», Настя. О Герое Советского Союза Кузякине речь пойдет дальше, сейчас же автор торопится закончить эту трогательную сцену на закате. Настя Кузякина с портянкой, садится солнце, малышня птичками расселась на трех высоких ступеньках, ведущих в хижину старшины. Старшина казался четырехлетнему Эдику дедушкой с усами. На самом же деле старшине должно было быть не более тридцати лет. В белой нижней армейской рубахе, в обязательных подтяжках, в выгоревших хаки галифе, ну, может, он выглядел чуть старше… Вместе со старшиной в хижине жила его жена-«казачка». Почему «казачкой» называли ее только, ведь и старшина Шаповал был донским казаком, непонятно. Возможно, старшинство в Шаповале перевешивало казачество. Отношения Эдика, подающего сейчас (они все хотели дружить со старшиной, мелкие льстецы, дружить с ним было выгодно) сапог старшине, с владельцем сапога были очень хорошие. Неизвестно, объяснялись ли эти отношения личными качествами четырехлетнего Эдика или служебным положением лейтенанта Савенко (предположим, что старшина в чем-то зависел от этого именно лейтенанта), но это были отличные отношения. Ему позволялось подавать сапог старшине! Испортились отношения, только когда старшина завел себе молодую овчарку, а казачка родила ему маленькую крикливую девочку. Но не с одним только ребенком Савенко расстроились у старшины отношения, но с большинством малышни, ибо все стали бояться большой игривой немецкой овчарки. А заимев своего ребенка, старшина, возможно, стал меньше интересоваться чужими детьми.

Он протягивает сапог старшине. Подогнув уголок рыжей портянки, старшина берет сапог… Вообще-то ему офицерские сапоги не полагаются. По уставу он не должен носить красивые, хромовые. Но в ситуации тех лет многое сдвинулось. Пошатнулась и дисциплина. И не только в этой дивизии, но и во многих других дивизиях. И во всей стране. Привыкшие к оружию, к относительной свободе фронта, к присутствию смерти за плечами, мужики того времени неохотно впрягались в старый довоенный ритм. Нелегко было сразу заставить военных, прошедших с оружием пол-Европы, опять быть смирными и послушными. К концу сороковых годов вооруженный бандитизм был на территории Союза Советских нормальным явлением. Именно поэтому Сталин ввел в 1949 году смертную казнь (Парадоксально, но все тридцатые и сороковые смертной казни в Уголовном кодексе не существовало.) С большим трудом к середине пятидесятых, отбирая оружие, стягивая все туже и туже солдатскую вольницу, вернули довоенное послушание.

Семейные моды

Запах портянок и сапог отца будет сопровождать его еще десяток лет. Голенища отцовских сапог будут сниться ему, юноше-поэту, в Москве… Несмотря на то что самому ему пришлось проносить солдатские сапоги лишь один сезон (когда работал строителем-монтажником), навсегда врастет в него убежденность, что мужчина без голенищ, без сапог — полумужчина. Что только с сапогами полное величие мужчины сияет всей окружающей гражданской братии. Офицерский сын, не взятый в армию по причине сильнейшей близорукости, он будет тайно оплакивать свою небоеспособность всю оставшуюся жизнь И это во времена, когда профессия солдата не пользуется никакой популярностью, но пользуется презрением. Тогда, сразу после Самой Большой Войны, солдат и тем паче офицер были в лихорадочной моде… Еще в 1944 году Сталин подарил выкатившейся в Восточную Европу, побеждающей своей Армии новую форму. Твердые сияющие погоны красиво увеличили плечи двадцатипятилетнего отца — лейтенанта. Плотно обтягивающий грудь мундир темного хаки со стоячим твердым воротником (к нему пришивалась изнутри полоска белой ткани) назывался «китель». Чистка пуговиц на кителе, так же как и пряжек и колец на ремне и портупеях, была обязательной и длительной операцией. Пуговицы, если перевернуть их, имели на тыльной черной стороне их тисненную в металле надпись «Чикаго, Иллинойс, Ю.С.» — они поставлялись Америкой по ленд-лизу. Едва ли не первый запомнившийся сыну Вениамина запах в его жизни был острый запах асидола — жидкости для чистки пуговиц. Пуговицы заправлялись, сразу несколько штук, в прорезь специальной дощечки, намазывались тряпкой, смоченной в асидоле, и, когда состав засыхал, надраивались щеткой до солнечного сияния. Соперничал с асидолом по интенсивности запах сапожной ваксы. Офицерские хромовые сапоги были скорее элегантным сооружением из семейства роялей, чем обувью. Они достигали офицеру до колена, изготовлены были из тонкой кожи. Голенища сапог, надраенные, отражали послевоенные руины, как зеркала. Сапоги должны были сиять все, от задников до голенищ. Военнослужащий, у которого были начищены только носы сапог (способ назывался «для старшины», жульничество заключалось в том, что старшина, проходящий вдоль строя солдат, мог видеть только носы сапог), был достоин презрения так же, как и неряха с тусклыми пуговицами. Немало часов провел Эдик со щеткой и гуталином, запустив маленькую руку по плечо во внутренность отцовских сапог, надраивая их (всегда добровольно!) ваксой, щеткой и — последний шик — с помощью куска бархата, «бархотки», до зеркального блеска. До чистки пуговиц его допускали реже, существовала опасность, что капля асидола, уроненная неуверенной рукой ребенка мимо пуговицы, попадет на китель или шинель. Над пуговицами часто трудилась мать… Когда отец уезжал в командировку, большую часть места в чемодане занимали щетки, бархотки, флакончики и банка с гуталином.

Короче, в запахе гуталина, асидола и портянок произрастал ребенок. И они останутся навсегда его предпочитаемыми запахами. Мужественность ассоциируется с ними. Запах табака отсутствовал. Отец никогда не курил. Не говоря уже о матери. Незримо и незаметно выкрещенный в военную веру, ребенок вырос, пересек столицы и континенты, но поймал себя на том, что ни разу не вышел на улицу, не вычистив сапог (сапоги, увы, не армейские)… Уместно сообщить тут об оплошности маленького человека, стоившей ему слез и стыда. Однажды ночью, встав писать, он вместо горшка, находившегося в дверной нише за занавеской, пописал в рядом стоящий отцовский сапог. Автору даже сейчас стыдно. Отец, впрочем, не обиделся и смеялся.

Брюки — сложнейшая конструкция, собранная из косо выкроенных кусков темно-синего сукна, относилась к семейству бриджей, но называлась почему-то «галифе». Отношение генерала Галифе, расстрелявшего коммунаров Парижа, к этому просторному в бедрах, оканчивающемуся трубочками штанин одеянию нижней части тела советского офицерства, неясно. На галифе пуговицы также были металлические, также родившиеся в «Чикаго, Иллинойс», но куда меньшего размера и плоские, черные. Чистить их не следовало. Автор уверен, что, появись сегодня галифе и кителя в магазине у Ле Халля, они были бы раскуплены в любом количестве за неповторимую оригинальность стиля.