Книга Кровь, или 72 часа - Дмитрий Григорьев

— А как он хлопал своими наивными голубыми глазами, когда мы потребовали у него разрешение на торговлю! — заливался смехом десятник.

— А как он смешно подпрыгивал, когда мы тыкали пикой ему под ноги! — веселились вместе с ним остальные.

— Давайте допивать остатки!

Кувшин пошел по последнему кругу.

— Хороший был трофей! — икнул десятник и бросил пустой кувшин в костер.

Пьяный балаган понемногу стихал, а вскоре напиток, крепко сдобренный маковым отваром, свалил стражников с ног.

Когда Сидония с трудом разлепила глаза, со стен охотничьего домика куда-то исчезли головы лосей и медведей. Вместо них появились бесчисленные пучки сухих трав и корений. Прямо на нее глядели небесно-голубые глаза, обладатель которых давно поселился в ее девичьем сердце. Их возмужавший хозяин превратился в мудрого бородатого молодца. Его длинные локоны ласкали ее лицо и могли сравниться по красоте с ее собственными. Сидония попыталась что-то сказать, но он приложил пальцы к ее губам:

— Тебе не надо пока разговаривать. Ты еще слишком слаба!

— Что с моим ребенком?

— Мальчик был слишком мал, чтобы жить!

— Мальчик?! — слезы покатились по ее лицу.

Он не мешал ей и молча промокал слезы.

— Как тебя зовут? — сквозь всхлипы спросила она.

— Пэйтр, — он нежно провел пальцами по ее бровям.

— Пэйтр! — с благодарностью повторила она.

— Поспи еще! — он мягко прикрыл ей веки.

Дрожащими пальцами мужчина нежно коснулся век жены. Он еще какое-то время постоял в нерешительности, а потом аккуратно отлепил от них скотч. Ее глаза приоткрылись. Колени мужчины предательски задрожали, и он схватился за операционный стол. Ярко освещенный пол начал уходить из-под ног.

«Только не это!» — взмолился он и с силой зажмурился, пытаясь заслониться от увиденного.

Расширенные зрачки жены не реагировали на слепящий свет операционной лампы.

Кто-то вошел и встал рядом.

— Мне сказали, что ты бывший медработник, — прозвучал мягкий голос.

Муж пациентки встрепенулся, и на убеленного сединами врача посыпались требования:

— Ей нужен щадящий режим искусственного дыхания! Ее легкие в рубцах и не могут растягиваться, как у здорового человека!

— Да, конечно. Мы это учтем, — быстро ответил врач.

Он попытался что-то добавить, но не успел.

— Ее надо как можно скорее переводить на самостоятельное дыхание! — продолжали сыпаться требования.

Доктор замолчал и лишь кивал в ответ. Наконец требования закончились. В боксе повисла напряженная тишина. Врач было открыл рот, как уловил еле слышный шепот:

— Почему ее зрачки не реагируют на свет?!

— Не надо отчаиваться! — заторопился он, как будто боялся, что его снова перебьют. — Виро́нику только что вернули к жизни. Сейчас она находится в глубокой коме, но у нее есть три дня, чтобы выкарабкаться из нее.

— Почему только три?!

— Если мозг выжил, мы это увидим в первые семьдесят два часа.

— А если нет?!

— Не будем торопить события, — врач направился к выходу.

У дверей он обернулся:

— Да, мы поднимаем Виронику в палату интенсивной терапии.

Дверь хлопнула. Черная пелена непомерного горя окружила одинокую пару. Она пыталась затопить островок яркого света от операционной лампы, отнимая последнюю надежду на спасение в этом безжалостном океане жизни.

— Нет! Мир, ты не можешь быть так жесток! Чем мы провинились перед тобой?! — послышался шепот отчаяния.

Их руки слились.

— Родная, если ты меня слышишь, пошевели пальчиками!

Эта мольба повторялась все громче и громче, пока не превратилась в крик.

«Остановись! Твои попытки бесполезны, — пробился сквозь крик голос разума. — Вспомни курс реаниматологии!»

С наступившей тишиной весь ужас случившегося обрушился ледяной лавиной и смыл остатки надежды с крошечного островка света на полу. Все сразу же потеряло смысл. Вся житейская суета с ее ежедневными проблемами показалась никчемной.

— Любимая! Ради чего теперь жить?!

Вироника не отвечала. Ее безжизненные пальцы потеплели. Привычная синюшность ногтей куда-то исчезла.

«Ничего, сейчас ты отдохнешь и обязательно вернешься ко мне! — гладил он ее пальцы. — У нас есть целых три дня!»

Сидония знала, что эти любящие руки теперь всегда будут с ней. Они всегда будут заботиться о ней, что бы ни случилось. И пусть его снадобья ей не помогают, только бы он был рядом. Видеть его, касаться его, чувствовать его заботу — одно это придавало ей силы!

Когда Пэйтр понял, что сам не в силах поставить Сидонию на ноги, он обратился к знахарке, к той самой, что поведала ему о пленнице герцога.

— Плохие знаки, сестра! — вздохнула старуха. — Похоже, тебя опоили неведомым нам запирающим эликсиром и он подавил в тебе не только колдовскую силу, но и силу телесную!

— Что же теперь делать?! — с тревогой спросил Пэйтр.

— Здоровье мы ей вернем. Перед родной природой никакие заморские чары не устоят! А вот вернуть колдовскую силу, боюсь, не сумеем! Хотя есть способ, — она посмотрела на знахаря. — Проводи меня!

— Какой способ? — приподнялась Сидония.

— Время! Время все лечит, сестра! — обернулась старуха.

Знахарка оказалась права. Мало-помалу Сидония начала вставать. За лето она окрепла и теперь каждый день гуляла с Пэйтром по лесу.

— А ты можешь отвести меня к нашей лачуге? — однажды попросила Сидония.

— Конечно, — в его голосе появились нотки грусти.

— Тебе тоже жалко прабабушку?

Он молча кивнул.

Следы пожарища уже успели зарасти. Сидония присела и выпутала из травы уголек.

— Тут везде ее пепел! — прошептала она. — Теперь это прабабушкина полянка!

— И моих родителей тоже! — Пэйтр присел рядом.

— Как — твоих родителей?! — опешила Сидония.

— Я, конечно, не помню, я тогда только родился… — он помолчал и тихо добавил. — Эта лачуга была моим домом.

— Правда?!

— В тот год несметные полчища саранчи уничтожили все посевы в округе, и отчаявшиеся крестьяне обвинили во всем моего отца. Он тоже был знахарем, но многие считали его колдуном. — Пэйтр подвел ее к двум холмикам на краю опушки. — Голодная толпа напала на наш дом! — он прижал к себе Сидонию. — Хорошо, что неподалеку собирала травы твоя прабабушка. Она прибежала на шум и отобрала меня у озверевших крестьян.