Книга Александр II - Анри Труайя

Митрополит Московский Филарет (Дроздов) вышел навстречу царю и царице и проводил их вначале к алтарю, а затем к возвышению в центре собора, непосредственно под куполом. Александр поднялся на трон великого князя Московского Ивана III (1440–1505), его супруга – на трон первого царя династии Романовых Михаила (1596–1645), его мать – на трон Алексея Михайловича «Тишайшего» (1629–1676). Высшее духовенство в парчовых рясах выстроилось в два ряда между возвышением и алтарем. Певчие в красных кафтанах расположились справа от царских врат. Огромный неф, освещенный тысячами свечей, заполнили сановники, офицеры, послы, иностранные принцы – все в парадных мундирах, увешанных наградами. Придворные дамы, одетые в русские национальные платья ярких, кричащих расцветок и кокошники, сверкали россыпями драгоценностей. Жены дипломатов, напротив, были одеты в туалеты светлых тонов с большими декольте и в шляпки с трепетавшими султанами. Среди этой элегантной и довольно развязно ведущей себя публики слышались приглушенные разговоры и смешки. Некоторые из них приподнимались на цыпочках, чтобы лучше видеть происходившее. По свидетельству Анны Тютчевой никто из них не потрудился прочесть молитву. Кое-кто из приглашенных даже принес с собой еду. «Глядя на них, – пишет Анна Тютчева, – я думала, какое будущее ждет народ, чьи самые высокопоставленные представители развращены роскошью и суетностью до такой степени, что у них полностью отсутствуют национальное чувство и религиозное сознание, которыми они должны руководствоваться в своей жизни».

Митрополит Московский Филарет поднялся на возвышение и, согласно обряду, попросил царя прочитать «Символ веры». Александр читал высоким голосом, дрожавшим от волнения. Хор запел радостные песнопения. Два других митрополита приблизились к царю, одетому в широкую «порфирную» мантию из парчи, подбитую мехом горностая, с застежками из золота и изумрудов. Царица была в платье из белой парчи и в такой же, как у ее супруга, парчовой мантии, подбитой мехом горностая, только более легкой. Грудь ее пересекала красная лента ордена Святой Екатерины, а на шее висели два ожерелья – одно состоявшее из трех рядов массивных жемчужин, второе – из алмазов, с подвеской. Хрупкость, бледность и печальный взгляд делали ее похожей на жертву, приготовленную для заклания. Наступил торжественный момент. Александр принял из рук священника корону, украшенную алмазами, с крестом. Медленным торжественным движением он собственноручно водрузил ее себе на голову. Митрополит Филарет провозгласил: «Это видимое украшение является символом невидимой коронации, посредством которой Господь наш Иисус Христос, царь Славы, назначает тебя главой всего русского народа. Своим благословением Он наделяет тебя высочайшей властью над твоими подданными».

Произнеся эти слова, митрополит Филарет протянул ему скипетр и державу. Александр вновь опустился на трон, и его супруга преклонила перед ним колена. Он снял свою корону, коснулся ею лба Марии, снова надел ее, затем увенчал голову супруги другой короной, меньшей по размеру, надел на нее орден Святого Андрея, поцеловал ее и вновь взял в руки скипетр и державу. Протодьякон зачитал все обязанности монарха. Стены собора содрогнулись от залпа ста одной пушки. В этот момент царица сделала неосторожное движение, и неплотно сидевшая на ее голове корона упала на пол. Чрезвычайно сконфузившись, она подняла ее, вновь водрузила на голову и негромко сказала стоявшему рядом графу Ивану Толстому, придворному церемониймейстеру: «Это знак того, что я недолго проношу ее!» Когда смолкли пушки и колокола, император отложил в сторону скипетр и державу и опустился на колени, чтобы получить благословение на царство. В его глазах стояли слезы, а в горле застрял комок. Сделав над собой усилие, он отчетливо произнес: «Ты выбрал меня царем и верховным судьей над Твоими людьми. Я склоняюсь пред Тобой и молю Тебя, Господи, мой Боже, не покидай меня в моих начинаниях, наставляй меня в делах моих на службе Тебе. Да пребудет душа моя в Твоих руках».

Хор запел благодарственные молитвы. Филарет произнес: «Пусть меч царя всегда будет готов защитить правое дело, и пусть одно лишь его появление будет устранять несправедливость и зло».

После этого царю помазали глаза, нос, губы, уши, щеки, руки, и он принял причастие по особому, царскому чину. Царице помазали только лоб, и она приняла причастие по обычному чину православной церкви.

После завершения церемонии кортеж вышел из собора Успения Пресвятой Богородицы, прошествовал по площади мимо двух других соборов Кремля и поднялся по Красной лестнице дворца. Всю дорогу над императором и императрицей несли огромный переносной балдахин. Александр, с короной на голове, держал в руках скипетр и державу. Поднявшись на верхнюю площадку лестницы, он трижды поклонился перед опьяненным радостью народом. Оказавшись лицом к лицу с людьми, он вновь испытал сложное чувство могущества и ответственности. Его обуял ужас при мысли о власти, которой он отныне был облечен. Справится ли он с возложенной на него миссией? Он был уверен в своей душе, но не в своих силах. По опыту ему уже было известно, что одного лишь желания добра недостаточно для его достижения. Он опасался, что ему недостанет ясности ума и авторитета его предшественника. Но почему он должен во всем походить на него? Нужно перестать постоянно оглядываться на отца и самому утвердиться как личности. Да, кое в чем он сохранит преемственность, но при этом будет проводить свою собственную политику. Коронация сделала из него другого человека. Это ни с чем не сравнимое ощущение он испытал только что во время таинства миропомазания. Теперь все его надежды были связаны с Богом. От волнения он еле держался на ногах. Перед его замутненным слезами взором проплывали и растворялись тысячи лиц. Поэт Федор Тютчев (отец фрейлины императрицы Анны Тютчевой) так потом опишет этот эпизод: «Когда после четырехчасового ожидания я увидел нашего бедного дорогого императора, шествовавшего под балдахином с огромной короной на голове, бледного, утомленного, с трудом кланявшегося приветствовавшей его толпе, у меня на глаза навернулись слезы».

Чуть позже, вернувшись в свою комнату, чтобы немного отдохнуть между двумя появлениями на публике, императрица повторила своей любимой фрейлине то же самое, что сказала графу Толстому, когда уронила корону во время церемонии. И в ответ на пылкие возражения Анны Тютчевой она вздохнула: «Я убеждена: корона – очень тяжкое бремя, и долго ее не проносишь». «Ах, Ваше Величество! – воскликнула молодая женщина. – Вы слишком нужны стране, чтобы Господь мог отнять ее у вас!» Произнеся эти слова, она разрыдалась, и царица принялась утешать ее с улыбкой на лице.

В тот же день состоялся банкет с участием суверенов, великих князей, высшего духовенства и придворных сановников. Царь и царица сидели под балдахином лицом к приглашенным. Перемены блюд и напитков объявляли церемониймейстер, хлебодар и виночерпий. Тосты в честь императора, императрицы, членов августейшей семьи и прелатов подкреплялись артиллерийскими залпами. Вечером башни и стены Кремля, здания на Красной площади и в других местах Москвы расцветились фонариками иллюминации. Александр вышел на балкон дворца. Река Москва освещалась бенгальскими огнями и светящимся фонтаном. Эти мирные огни пробудили у некоторых пожилых москвичей воспоминания о пожаре во время нашествия Наполеона. Но в этот день и их сердца переполняла радость. До поздней ночи на улицах толпились люди, любовавшиеся искрами догорающих фонариков.