Книга А если это был Он? - Жеральд Мессадье

— Это твои?

— Нет, наби, это дети моего брата, он вдов и немощен. У меня самой нет детей.

Неужели бесплодна? Ведь красива и по возрасту должна быть замужем.

— Так ты жалуешься на своего мужа?

— У меня его нет, наби.

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Тебе не понять… — пробормотала она. — Ты живешь в другом мире, в мире веры.

Он подавил улыбку.

— Может, поэтому я и смотрю на мир более спокойным взглядом. Почему ты называешь людей четвероногими?

— А разве ты сам не видишь? Нажива и разврат — вот их единственные цели в жизни. Как я могу связать свою жизнь с диким зверем?

Горячность ее тона выдавала возмущение.

— Даже диких зверей можно укротить, — ответил он, удивившись. — Но, честно говоря, они не дикие звери. Разве ты не видела, как они откликнулись на слово Божье?

— Но кто же им снова его напомнит?

— Ты.

— Я? — воскликнула она удивленно. — Но я всего лишь женщина, И даже не совершила паломничества…

— Не все верующие совершили паломничество. Разве ты не Божье создание?

— Но они отворачиваются от меня, потому что я женщина и не ношу покрывала.

Эманалла кивнул.

— Эти люди не знают Книги. Пророк нигде не говорит, что женщина ниже мужчины. Что же касается покрывала, то он советовал закрывать женам лица, дабы избежать нескромных речей, но не говорил: «прикажи». Покрывало носят из скромности, однако это не принуждение.

Она удивленно покачала головой.

— И все же… Ты мужчина, да еще, кроме того, святой. Разве женщина посмеет сказать им, что они заблуждаются, и напомнить им Книгу? Прости, я отвлекла тебя от твоих размышлений. Но я была взволнована и удивлена… Такой просветленный человек, как ты… Не сердись на меня за дерзость.

— Я и не думаю, — сказал он, разочарованный тем, что не убедил ее. — Да хранит тебя Бог.

Она собралась продолжить свой путь.

— Воздушный змей высох, — сказал он.

В самом деле, уже вся вода стекла с промасленной бумаги. Только на тростниковом каркасе еще кое-где виднелись следы сырости. Подошли дети и с любопытством уставились на человека.

— Тетя, — сказала девочка, — а это не тот актер, которого мы видели по телевизору?

Эманалла подавил беззвучный смех. Молодая женщина одернула племянницу и доверила воздушный змей мальчугану, посоветовав подняться повыше и раскручивать нитку, когда его подхватит ветер.

— Дети, — заметила она, — не умеют отличать реальность от вымысла.

Выходит, раз его видели по телевизору, он превратился в сказку!

— Этим они не отличаются от взрослых, — возразил Эманалла. — Чем более проницательными считают себя люди, тем чаще принимают все за вымысел. Кроме самих себя, разумеется.

— Вот и ответ на вопрос, который ты не задавал, — сказала она. — Я не хочу быть для мужчины ни животным из плоти, ни вымышленным существом. Скажи, наби, это возможно?

Она изъяснялась удивительно естественно и непринужденно.

— Это дано не всем. Ведь тогда нужно сначала воспитать этого человека, прежде чем связать себя с ним.

— Воспитать? Неужели люди — дети?

— Те, что видят только плоть или вымысел или же вымысел о плоти, — да.

— И как же их воспитывают?

— Я тебе уже сказал. Им напоминают слова пророка. Ибо в Книге есть все. Их учат серьезности и внутренней улыбке. И жару сердца.

— Как же этому учат?

— Напоминая людям, что они живут один только день и, если не пропитаются полуденным светом, их ночь будет вечной.

Она по-прежнему стояла перед ним в задумчивости.

— Я неисправимая болтунья! — сказала она наконец. — Опять отняла у тебя время.

— Если я научил тебя чему-нибудь, оно не пропало даром.

— Ты часто приходишь сюда?

Он опять бросил на нее вопросительный взгляд.

— Хочешь вернуться?

— Я больше не осмелюсь, наби…

— Я ведь сказал, если я научил тебя чему-нибудь, ты можешь прийти завтра.

— Какая же я несчастная, — сказала она, улыбаясь.

— Почему?

— Потому что догадываюсь, что единственный мужчина, которого смогу полюбить, — это наби.

Она испытующе смотрела на него некоторое время, наверняка подыскивая слова. Потом тряхнула головой и сказала:

— Да пребудет с тобой Господь.

И побежала догонять детей на берегу.

9

Покушение на Мурада Танзиля и его чудесное исцеление стали главной новостью арабоязычной прессы. И многих телепередач тоже.

Тем не менее редакционная статья «Таймс оф Карачи» открыто задавала вопросы, волновавшие публику:

ИСЦЕЛИТ ЛИ НАБИ ВСЕ ЖЕРТВЫ ПРОТИВНИКОВ ДУХА МИРА?

Мы уже увидели благие последствия мирной политики, принятой правительством под влиянием наби из Карачи. Наш главный сосед пересмотрел свою воинственную позицию, которой придерживался на протяжении полувека.

Тем не менее многие из наших братьев мусульман в других странах возмущаются нашим миролюбием. Некоторые из них, привыкшие к борьбе и даже к терроризму, не понимают, почему мы отказываемся принять их сторону. Они остаются глухи к осуждающим агрессию словам Корана, которые напомнил наби. Они считают нас малодушными, чуждыми нашим традициям, а когда кто-то из наших торговцев отказывается продать им оружие, учиняют над ним расправу. Такого рода террористические акты вполне могут повториться и даже принять больший размах.

Нам не стоит забывать, что операции «Аль-Каеды» и прочих террористов, провозгласивших себя защитниками ислама, вызывают симпатии в широких народных массах. Не пора ли разъяснить этим массам, почему они ошибаются? Не требуется ли нам более пространное, но при этом более четкое богословское определение политики мусульманской страны в отношении войны и терроризма?

Президент и совет министров сочли вопрос здравым.

Кое-кто рассудил так же. На следующий день после выздоровления Мурада Танзиля в дом к министру внутренних дел, у которого проживал Эманалла, явился некий человек и попросил о встрече с наби. Его положение в обществе быстро преодолело сдержанность министра: это оказался подполковник Фарух Эзмалла из ISI. Даже министр внутренних дел подумал бы дважды, прежде чем отказать в услуге этому учреждению. Ведь общеизвестно было, что даже президент не обладал абсолютной властью над этим своего рода государством в государстве.

Подполковнику сказали, что наби пьет чай в саду. Он был проведен к нему самим министром и почтительнейше поздоровался, как то и подобало в отношении гостя министра внутренних дел. Его тучное тело (восемьдесят восемь кило при метре семидесяти шести) облекали штатские одежды.